БазарСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки
530 30 мин 56 сек
— Скоро полночь, — сказали за спиной. Фраза, произнесенная невпопад, заставила вздрогнуть. Это были первые необыденные слова, услышанные на базаре. Андрей обернулся. Продавец купальников смотрел ему в глаза — не так, как смотрели прошлые продавцы. Не ожидая вопроса о цене, не удивляясь сумасшедшим просьбам вывести с рынка за любую сумму в твердой валюте…Ногой продавец купальников отодвинул ящик, закрывающий вход за прилавок. Повторного предложения Андрей дожидаться не стал — вошел сразу. — Садись. Андрей сел на низкий, покрытый старым ватником табурет. Рядом висела, чуть ********* от ночного ветра, серая простыня — ею, по идее, отгораживались от посторонних глаз дамочки, вздумавшие примерить купальник прямо на рынке. — После полуночи нельзя быть по ту сторону прилавка, — сказал продавец. — Почему?Продавец улыбнулся, поправил ряд бирюзовых плавок, казавшихся грязно-синими при свете маленькой керосиновой лампы. — Ты новичок?— Я заблудился, — шепотом признался Андрей. Продавец кивнул. Над головой его покачивался пластиковый женский торс. — Место человека — за прилавком. Во всяком случае, после полуночи. Сделалось тихо. На грани слышимости шелестел полиэтилен. Мигала елочная гирлянда под навесом напротив. — Почему? — снова спросил Андрей, потому что не нашелся, что еще спросить. — Каждый из нас, — сказал продавец рассеянно, — в своем праве. Мы вправе продавать и быть проданными… А также покупать и быть купленными. Андрей молчал. Длинные часы, проведенные в поисках выхода, кое-чему его научили. Возможно, продавец шутит, разыгрывает, а возможно, он сумасшедший. В любом случае продавец купальников казался самым вменяемым человеком на целом базаре. Он, по крайней мере, не делал вид, будто ничего не происходит. — Уже скоро. У Николая, который китайским барахлом торгует, в полночь будильники пищат. Вот как пропищат — тогда сам увидишь… А пока угощайся. Он положил на колени Андрею яблоко, маленькое и зеленоватое, белый налив. Андрей откусил не глядя. Бездумно выплюнул червяка. Откусил снова. Продавец вздохнул:— Как в девяносто пятом вышел на точку, так и стою. Не отпускает. — Кто не отпускает?Продавец посмотрел на него с сочувствием. — Меня уже два раза покупали. Третьего, может, и не переживу…— Кто покупал?!— Они, — сказал продавец с невыразимым отвращением. — Первый раз… Я, может, и успел бы вырваться, но только сразу… купили. В первую ночь… точно так же. Рядом, за стеной разноцветных купальников, запищал будильник. Ненавистный любому спящему звук моментально разросся, подхваченный многими механическими голосами. Будильники голосили хором секунд тридцать, потом один за другим стихли. — Ну вот, — сказал продавец. Огонек в керосиновой лампе вспыхнул ярче. Минуту-другую сидели молча. Андрей ждал, что продавец рассмеется и скажет, что шутка удалась. И что пора собирать сумки — рынок наконец-то закрывается. Ждал, что продавец заговорит, но тот молчал, и тишина становилась все напряженнее. Андрей открыл рот, чтобы самому прервать молчание, — но в этот момент на него лег физически ощутимый, очень тяжелый взгляд. Он замер с открытым ртом. Из-за соседнего прилавка, из-за костюмов и пиджаков выдвинулась темная, неясная, безликая фигура. Огонек керосиновой лампы задрожал; черная тень скользнула дальше, по направлению к торговцу китайским ширпотребом. Андрей часто задышал, избавившись от взгляда, но из другого прохода, из-под бледно мигающей елочной гирлянды, выползла еще одна тень, на этот раз высокая и угловатая. Андрею померещилось нездоровое, бледное, под толстым слоем грима женское лицо. — Кто это?!— Они. — Продавец закурил, загасил спичку, бросил под ноги. — Ночные покупатели…— Люди?— Ты молись, чтобы тебя не купили. Понимаешь… На этом базаре только днем люди продают вещи. А ночью — ночью вещи продают людей. — Что?!Прошли еще две тени — побольше и поменьше. Андрей чувствовал, как неотвратимо притягивает их внимание. Следующая тень остановилась перед прилавком и стояла минуты три — Андрей сидел, вжавшись спиной в мягкий баул с купальниками. По вискам текли струйки пота. — Я сошел с ума? — беспомощно спросил он продавца купальников, когда настойчивая тень наконец удалилась. — Может быть. — Продавец отхлебнул «Спрайта» из пластиковой бутылки. Нервно вытер губы. — Какие же это вещи?!— Разные. Дорогие, дешевые… А купят тебя. Присматриваются, прицениваются… До первых петухов непременно купят. — Нет! — сказал Андрей, борясь с приступом паники. — Я же не… я ухожу!И ломанулся к выходу из-за прилавка. — Скоро полночь, — сказали за спиной. Фраза, произнесенная невпопад, заставила вздрогнуть. Это были первые необыденные слова, услышанные на базаре. Андрей обернулся. Продавец купальников смотрел ему в глаза — не так, как смотрели прошлые продавцы. Не ожидая вопроса о цене, не удивляясь сумасшедшим просьбам вывести с рынка за любую сумму в твердой валюте…Ногой продавец купальников отодвинул ящик, закрывающий вход за прилавок. Повторного предложения Андрей дожидаться не стал — вошел сразу. — Садись. Андрей сел на низкий, покрытый старым ватником табурет. Рядом висела, чуть ********* от ночного ветра, серая простыня — ею, по идее, отгораживались от посторонних глаз дамочки, вздумавшие примерить купальник прямо на рынке. — После полуночи нельзя быть по ту сторону прилавка, — сказал продавец. — Почему?Продавец улыбнулся, поправил ряд бирюзовых плавок, казавшихся грязно-синими при свете маленькой керосиновой лампы. — Ты новичок?— Я заблудился, — шепотом признался Андрей. Продавец кивнул. Над головой его покачивался пластиковый женский торс. — Место человека — за прилавком. Во всяком случае, после полуночи. Сделалось тихо. На грани слышимости шелестел полиэтилен. Мигала елочная гирлянда под навесом напротив. — Почему? — снова спросил Андрей, потому что не нашелся, что еще спросить. — Каждый из нас, — сказал продавец рассеянно, — в своем праве. Мы вправе продавать и быть проданными… А также покупать и быть купленными. Андрей молчал. Длинные часы, проведенные в поисках выхода, кое-чему его научили. Возможно, продавец шутит, разыгрывает, а возможно, он сумасшедший. В любом случае продавец купальников казался самым вменяемым человеком на целом базаре. Он, по крайней мере, не делал вид, будто ничего не происходит. — Уже скоро. У Николая, который китайским барахлом торгует, в полночь будильники пищат. Вот как пропищат — тогда сам увидишь… А пока угощайся. Он положил на колени Андрею яблоко, маленькое и зеленоватое, белый налив. Андрей откусил не глядя. Бездумно выплюнул червяка. Откусил снова. Продавец вздохнул:— Как в девяносто пятом вышел на точку, так и стою. Не отпускает. — Кто не отпускает?Продавец посмотрел на него с сочувствием. — Меня уже два раза покупали. Третьего, может, и не переживу…— Кто покупал?!— Они, — сказал продавец с невыразимым отвращением. — Первый раз… Я, может, и успел бы вырваться, но только сразу… купили. В первую ночь… точно так же. Рядом, за стеной разноцветных купальников, запищал будильник. Ненавистный любому спящему звук моментально разросся, подхваченный многими механическими голосами. Будильники голосили хором секунд тридцать, потом один за другим стихли. — Ну вот, — сказал продавец. Огонек в керосиновой лампе вспыхнул ярче. Минуту-другую сидели молча. Андрей ждал, что продавец рассмеется и скажет, что шутка удалась. И что пора собирать сумки — рынок наконец-то закрывается. Ждал, что продавец заговорит, но тот молчал, и тишина становилась все напряженнее. Андрей открыл рот, чтобы самому прервать молчание, — но в этот момент на него лег физически ощутимый, очень тяжелый взгляд. Он замер с открытым ртом. Из-за соседнего прилавка, из-за костюмов и пиджаков выдвинулась темная, неясная, безликая фигура. Огонек керосиновой лампы задрожал; черная тень скользнула дальше, по направлению к торговцу китайским ширпотребом. Андрей часто задышал, избавившись от взгляда, но из другого прохода, из-под бледно мигающей елочной гирлянды, выползла еще одна тень, на этот раз высокая и угловатая. Андрею померещилось нездоровое, бледное, под толстым слоем грима женское лицо. — Кто это?!— Они. — Продавец закурил, загасил спичку, бросил под ноги. — Ночные покупатели…— Люди?— Ты молись, чтобы тебя не купили. Понимаешь… На этом базаре только днем люди продают вещи. А ночью — ночью вещи продают людей. — Что?!Прошли еще две тени — побольше и поменьше. Андрей чувствовал, как неотвратимо притягивает их внимание. Следующая тень остановилась перед прилавком и стояла минуты три — Андрей сидел, вжавшись спиной в мягкий баул с купальниками. По вискам текли струйки пота. — Я сошел с ума? — беспомощно спросил он продавца купальников, когда настойчивая тень наконец удалилась. — Может быть. — Продавец отхлебнул «Спрайта» из пластиковой бутылки. Нервно вытер губы. — Какие же это вещи?!— Разные. Дорогие, дешевые… А купят тебя. Присматриваются, прицениваются… До первых петухов непременно купят. — Нет! — сказал Андрей, борясь с приступом паники. — Я же не… я ухожу!И ломанулся к выходу из-за прилавка. Но там стояла очередная тень — высокая и угловатая. Пожалуй, она бывала здесь раньше, она смотрела на Андрея — он чувствовал взгляд, — как смотрит женщина на хорошую, нужную, но очень дорогую вещь…— Спаси меня. — Андрей схватился за место на груди, где полагается быть нательному кресту. Рука поймала пуговицу рубашки. Креста Андрей не носил никогда, он лежал сейчас дома, в комоде, в старом бумажнике. — Курить будешь?— Спаси меня! — взмолился Андрей. — Я вырвусь… приведу сюда… ментов… УБОП… они этот рынок накроют… снесут…Продавец горько усмехнулся. Покачал головой:— Нет… На вещи нет управы. А спасти тебя… Вряд ли. Только…Он замолчал. Взял длинную палку с крюком на конце, снял женский торс, покачивающийся на веревке, деловито примерил на него уродливый пестрый бюстгальтер. — Что «только»? — выкрикнул Андрей. Продавец обернулся. У него было очень немолодое, усталое, безнадежное лицо. — Вещь тебя может спасти. Если у тебя есть… или была… своя вещь. Своя, в смысле — родная. Дорогая тебе. Если найдешь, вспомнишь… она тебя может вывести. Только она. Я тоже… я тогда не успел. Думал всю жизнь — чай, не баба, за вещи держаться… Вот и не вывел меня никто. Вот и купили. Стою…И продавец снова взялся натягивать купальник на манекен. Андрей смотрел, как ловко и бесстыдно он управляется с женскими трусами. В голове было пусто-пусто. Он тоже не баба. Что такое для мужчины вещь? Машина… Мотоцикл… Яхта… Мотоцикла у него не было отродясь. Мечтал в мальчишестве, но потом бросил. Машина — старая «Шкода» — была объектом не любви, но постоянного раздражения. При слове «яхта» его охватил нервный смех. Дорогая тебе вещь…— Талисман! — крикнул Андрей. — У меня в школе билетик был… на троллейбус! Я его хранил… Да что я говорю! Кольцо!И он вскинул правую руку, на которой блеснуло желтым обручальное кольцо. — Талисман — это не вещь, — сказал продавец, не отрываясь от своего занятия. — Вещь ты покупаешь. Не знак. Не символ. То, что ты используешь и потом выбрасываешь. Да и подумай по чести: много хорошего у тебя связано с этим кольцом?Андрей смотрел на свою руку. Они с Тоней прожили год в гражданском браке, прежде чем решили, что «подходят друг другу». Обряд в ЗАГСе оказался затянутым и ненатуральным, Андрею все казалось, что это театр…Перед прилавком снова остановилась тень — очень большая. Она закрывала собой весь базар; огни гирлянды напротив сделались совсем тусклыми. Керосиновая лампа едва мерцала. — Нет! — закричал Андрей. Тень задержалась еще на несколько секунд, потом отодвинулась, но не ушла совсем. Встала на углу, будто раздумывая. — Охо-хо, — еле слышно пробормотал продавец купальников. — Да ведь это…— Что?!— Как тебя зовут?— Андрей…— Думай, Андрей. Вспоминай. Обжитые вещи не уходят насовсем. А любимые вещи — тем более. Ты видишь их на старых фотографиях. Ты вспоминаешь их, когда вспоминаешь себя. Лучшие минуты… Думай. Иначе тебя купит этот жлобский мебельный гарнитур… До Страшного Суда будешь стоять, продавать кресла. Вспоминай…Андрей лихорадочно ощупал себя. Летний пиджак — купили вместе с женой на выставке-ярмарке прошлой осенью. Со скидкой. Туфли — из приличного фирменного магазина. Не очень удобные, после долгой ходьбы ноги болят отчаянно… вот как сейчас. Рубашка. Пояс. Простые вещи. Равнодушные вещи. Могли быть эти, могли быть другие…Если бы он купил себе ту флягу для коньяка, плоскую, к которой много раз приглядывался в сувенирном магазине! Он, пожалуй, полюбил бы эту вещь. И в конце рабочего дня…Не то!Мысли путались; тень, которую продавец купальников назвал «жлобским мебельным гарнитуром», смотрела на него. У тени было лицо — круглое, темно-синее, с глазами навыкате. С очень внимательными, холодными, оценивающими глазами. Нож. Он вспомнил, что подарил себе перочинный нож на прошлый день рождения. Подарил руками жены; та спросила — что купить, он и показал тот ножик. Нож оказался слишком большим, плохо лежал в кармане. И скоро затупился. Подвела хваленая немецкая сталь…Иногда по дороге с работы он останавливался перед какой-нибудь витриной в центре. На секунду; глядя на вещи за стеклом, понимал, что они ему не по карману, и это портило настроение. Тогда он ненавидел эти чужие вещи — за то, что не умеет быть от них независимым, за то, что они выставлены здесь, в витрине, вызывающе красивые и дорогие, как часть прекрасной жизни, которой Андрей не заслужил — ни для себя, ни для детей…Не то! Любимая вещь должна принадлежать ему. И вызывать симпатию, а не раздражение…Закрыв глаза и сжав ладонями голову, он стал вспоминать все мало-мальски значимые вещи, которые окружали его с рождения. Старый платяной шкаф в маленькой комнате, где они жили с родителями. Андрей ненавидел этот шкаф — скрипучий, неудобный. Восьмилетний мальчик мог дотянуться только до двух нижних полок. Треснувшее зеркало на внутренней поверхности дверцы отражало все в искаженном, мрачно-перекошенном виде. А главное — этот шкаф часто фигурировал в его ночных кошмарах. Загромождал всю комнату, падал на Андрея, душил…Костюм, который ему с большой помпой купили на выпускной вечер. Андрей тогда еле дожил до утра — пиджак сковывал движения, брюки треснули в самом неприличном месте, и он ни о чем другом не думал — только бы скрыть дыру! Тем временем одноклассники тайком напились и вели себя как свиньи…Не то. Ваза, которую он подарил маме на первую зарплату. Мама была счастлива… Либо притворялась счастливой. Хрустальная ваза; теперь таким тусклым, вышедшим из моды хрусталем забиты все чуланы и кладовые…Неужели за всю жизнь у него не было ни одной любимой вещи?!Были неплохие, удобные, практичные, фирменные, дорогие… Были носки и рубашки, которые покупала жена. Мебель, в которой он ничего не понимал. Шариковые ручки, которые все время терялись. Сантехника, плитка, ковролин — неужели у кого-то язык повернется сказать, что он все это любил?!Спиннинг? Но у него не оставалось времени на рыбалку. Часы? Они все время напоминали: опаздываешь! день прошел! на вечер гора работы…Неужели в его жизни вообще не было ничего значимого?Жена? Антонина дарила ему полезные вещи — по его выбору, за его же деньги. Можно ли сказать, что жена никогда его не любила? Вздор, все знают, что любовь не имеет ничего общего с пошлыми шмотками — одеждой, обувью, полотенцами… Сыновья? Они рисовали ему машинки на день рождения и дедов-морозов на Новый год. Что же, и дети его не любили? Только потому, что у них не было денег, чтобы купить ему Вещь?В последний раз он подарил им дорожные шахматы. Антонина твердила, что правильнее было бы купить роликовые коньки. Только переломов им не хватало! Жена инфантильна, непростительно ребячлива, привыкла жить за ним, как за каменной…Он вдруг понял, что никогда ее больше не увидит. В этом осознании не было истерики: оно было простое и почти естественное — здесь, на темном базаре, в свете керосиновой лампы и мерцающей гирлянды над прилавком напротив. Под взглядом бесформенной тени с сине-черным неподвижным лицом…Право продавать и быть проданным. Право покупать и быть купленным. Он вспомнил летний день. Тогда на его руке еще не было кольца. Они с Тоней гуляли вместе, едва ли не в первый раз. Ели мороженое. И забрели на такой же рынок… Нет. На обыкновенный вещевой рынок, возле стадиона «Звезда». Собирался дождик. И Тоня сказала, что у него нет летней куртки. И они пошли вдоль рядов, и Тоня смотрела на него…Кажется, больше она никогда так на него не смотрела. Он примерил одну куртку и другую… А Тоня критически оглядывала его и говорила, что он достоин лучшего. И когда наконец они совсем разуверились в возможностях вещевых базаров, им подвернулась женщина лет пятидесяти… рыжая с проседью… И у нее над прилавком висела вот эта куртка. Черная. Мягкая. Андрей надел куртку, и Тоня его обняла. И рыжая женщина улыбалась, глядя на молодых людей. Они купили куртку — кажется, женщина сбавила им десятку. На куртке была застежка-«молния», и на каретке висел брелок из нержавейки — вроде как рыцарский герб. Они обнимались весь день. И куртка с тех пор пахла Тоней. Ее кожей, ее духами. Даже когда куртку стирали или забирали из химчистки — она все равно пахла тем днем, летним дождиком, Тониной влюбленностью…Андрей содрогнулся и поднял голову. Черная тень, будто решавшая его судьбу под гирляндой напротив, шагнула вперед, заняла собой все пространство перед прилавком с купальниками. Андрей увидел, как в страшном сне, круглое лицо с холодными глазами навыкате. — Все, — еле слышно сказал продавец. — По твою душу. И надолго. Такую мебель сейчас…В этот момент наперерез круглоголовому метнулась маленькая, подрагивающая, невзрачная тень. Замерла между Андреем и его скорой судьбой. Подняла неуверенную руку. Там, где у человека находится кисть, у тени была зажата металлическая вещица. Брелок из нержавейки — потускневший, но все еще разборчивый: какая-то птица… Цветок… Щит…— Иди, — еле слышно сказал продавец купальников. — Вспомнил-таки… Иди, и удачи тебе… Удачи…Андрей, пошатываясь, выбрался из-за прилавка. Вокруг был чужой мир — настолько чужой, что даже космический холод каких-нибудь марсианских пещер в сравнении с ним показался бы уютным. Маленькая тень стояла, покачивая металлической подвеской, как свечой. Дождавшись, когда Андрей подойдет, она повернулась и двинулась вдоль ряда — среди черных теней. Среди неверных огоньков. Среди бредового мира, в который Андрей отказался бы верить — если бы не суровая необходимость.
И Андрей двинулся следом…Курточка была совсем легкая — сколько-нибудь серьезный дождь пробивал ее навылет. Она не умела выдерживать сильный ветер; зато в кармане однажды раскрошилась Тонькина пудра… Почему-то ей некуда было положить пудреницу… И Андрей предложил свой карман… А пудреница возьми и тресни…С тех пор монеты, которые Андрей ссыпал в карман, оказывались покрыты тонким слоем пудры. Маленькая тень шла впереди. Несла перед собой брелок из нержавейки, как факел. Как верительную грамоту. И большие тени расступались, давая дорогу. …Что случилось потом? Она потерлась. Лоснились локти, карманы в сотый раз прорвались и уже не подлежали починке. Полгода курточка праздно висела в шкафу… а дальше Антонина, безжалостная к хламу, вынесла ее к мусорным бакам. Почему жена никогда не советуется с Андреем? Даже в делах, которые явно его касаются?!
В жизни каждого человека происходили необъяснимые, страшные, жуткие события или мистические истории. Расскажите нашим читателям свои истории!
Поделиться своей историей
Комментарии:
Оставить комментарий:
#37909
Ты пришел домой после долгого рабочего дня и уже мечтаешь отдохнуть в одиночестве. Ищешь рукой выключатель, но чувствуешь чью-то руку.