БалеринаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Есть в исторической части Города очень мерзкий кабак...  Никак он не называется, устроен по классическим свинским принципам – прожженные сигаретками грязные скатерти, пьяный лабух, играющий на самограйке «Ямаха» со щербатой клавиатурой, и поющий хронически заплетающимся языком Розенбаума, нехитрый ассортимент напитков и закусок, в балансе – крепленый портвейн/пельмени. Закрытый на вечный ремонт, забитый выблеванной соевой колбасой, сортир. Про себя я, с первого посещения этого шалмана, нерушимо назвал его «ТрактирЪ». Лично меня занесло в «ТрактирЪ» тривиально, - я люблю заниматься графоманией в Есенинской обстановке, - с прочтением посетителям только что написанной словесной пачкотни, обязательной дракой в конце, и пьяными знакомствами, - с непременным лобызанием и братанием в конце. Вот именно так я и познакомился с Марсиком. Вернее, по паспорту-то он был Дмитрий Марсанов, как выяснилось против моего желания позже. Обросший бороденкой, в роговых очках советского образца, а-ля Ю. Ю. Шевчук – любимый мой поэт, кстати; упомянут только из-за внешнего сходства. Я долго, вероятно с очень тупым выражением лица, смотрел на вытертые и продырявленные сапоги-берцы этого индивидуума, сидящего в полном одиночестве за соседним столиком, и мучительно размышлял – что сегодня является причиной моей изжоги, - выпитый в одно лицо портвейн, или же – никак не получавшаяся глава к повести, коею я писал уже с год, по самым скромным подсчетам. Берцы задумчиво почесались, - одна об другую, и, пошатнувшись вправо, значительно приблизились. «Марсик», - сказал один из них, и многозначительно обнажил дыру между подошвой и верхом. Директор малого драмтеатра, - Вован, - отрекомендовался берцу я. Кстати, партнер, - продолжал с суховатой интонацией сапог, - прошу взглянуть, - имею не только паспорт, но и справку из диспансера города ХорькОва (ударение на большой букве «О») – диагноз «шизофрения». Тааааааак, - сказал я себе, - у левого штиблета шизофрения, так стало быть, у правого что?!Совершенно случайно, подняв голову вверх, - глотнуть судорожно воздуха, и поразмыслить, - а как же вести беседу с ботинками незнакомца дальше, - я увидел и самого незнакомца. С виду, - не очень, конечно; давно не стриженная и нечесаная рок шевелюра, борода, роговые очки и глаза, глядящие – вправо и прямо. Одна рука сжимает заляпанный паспорт, а другая – справку из ХорькОва. А это, - небрежно плюнул розовой от дешевого вина слюной Дима Марсанов прямо на свои берцы – марсоходы. Я их никогда не снимал; и не сниму. Мне настолько понравился широко-художественный подход нового знакомого к дешевым реалиям жизни, что я заказал весь ассортимент мерзкого шалмана «ТрактирЪ» на наш, уже общий, столик. Да, и верно; что еще делать в сумерках вьюжного и холодного января?Что было далее, - я затрудняюсь сказать… В этот момент сознание, очевидно, прокладывало нам с Марсиком дальнейший маршрут, посвященный расширению сознания. Сознание просветлилось на окраине Города, посреди бокового сектора огромного кладбища. Сфокусировав зрение, я узрел ранее никогда не виданное зрелище – могилу. Но, - какую? На могиле был бронзовый памятник – попробую его описать. Итак, - это изваяние юной умершей женщины в натуральную величину. Ростом она не очень высока – от 165 до 170 см. На женщине - шопеновская балетная пачка. Двумя руками приподняв край пачки, балерина делает книксен. При этом головка ее, скромно опустив взор долу, кокетливо склонена чуть набок. Как будто, окончив балетный номер, юная танцовщица кланяется зрителям. Губы чуть тронуты улыбкой. Все впечатление портят глаза – они, как и у всех статуй, без зрачков, безжизненны и пусты. И, самое интересное, я стою возле скульптуры, посреди занесенного снегом темного кладбищенского сектора. Марсик же, на едва проходимой кладбищенской аллее, делает мне знаки, - мол, пора идти дальше, - вглубь кладбища. Да, погоди ты, - раздраженно думаю я, и, сделав еще один, последний шаг вперед, в сугроб, навстречу к статуе балерины, обвиваю ее бронзовую шею руками, и прижимаюсь своими губами к ее полуулыбчивым губам. «Ты способен, вообще, на что-то большее, чем целовать статуи на кладбищах», - слышу издевательский хохот Марсика с аллеи. И тут до меня доходит вся абсурдность и мерзость происходящего. Могильный холод, исходящий от изваяния, вдруг пронизывает меня. Я понимаю, вдруг, что на морозе прилип своими теплыми и влажными губами к железной поверхности памятника. Ммммммммм, - только и могу я промычать, в качестве просьбы о помощи Марсику. Но, тот только хохочет за моей спиной. И кажется, что хохот разносится не только по всему огромному кладбищу, но и отдается эхом по окрестностям леса. Я не знаю, сколько это продолжалось… Но, вдруг, моим губам перестало быть больно; я ощутил, что холодной бронзы передо мной больше нет. Я обнимал за шею теплое податливое тело. Безжизненные железные глаза передо мной, вдруг, затрепетали веками, и открылись. В итоге, - на меня смотрели два огромных, наполненных слезами глаза, и трепетали, переполненные чувством. Я ощутил, как сначала одна, а потом другая бронзовая рука отпустила край балетной пачки, и обняла меня в ответ. Мертвые улыбающиеся губы, вдруг вздохнули, и ответили мне теплым поцелуем, слегка укусив за краешек верхней губы…Дальше все превратилось в белую темную вьюгу, и сознание мое опять покинуло тело. Следующий островок реальности обнаружился в лесу, - далеко за кладбищем. Горели костры, повсюду были кибитки цыган, звучала зажигательная мелодия, исполняемая на струнных; мелькали яркие юбки цыганок, развевающиеся в танце. И еще – Марсик, сидящий, прислонившись спиной к сосне, - на островке подтаявщего от костра снега, с закатанным по локоть рукавом свитера грубой вязки, втыкающим себе в кубитальную вену самодельный цыганский нож. И, ну до чего же странно, в центре этой безумной пляски – юная чернокосая цыганка, которая придерживала край юбки, и в конце кружащегося безумия, когда затихал звон струн, делающая совершенно не свойственный ромалам книксен, опустив головку долу, с загадочной и кроткой улыбкой. p. s. Через месяц я стал узнавать родных, которые испуганно подходили ко мне с уколами и компрессами; воспалению легких не удалось уволочь меня на тот свет. p. p. s. В «ТрактирЪ»е я больше никогда не был, - хотя мне известно, что он существует и поныне; кто хочет, - обращайтесь, я расскажу, как его найти. p. p. s. Марсик приходил ко мне; правда после заката солнца; он позвонил в диктофон под дверью входа в подъезд. Я в это время лежал в горячке воспаления легких; ответила родня. Марсик застеснялся, и утащил свои берцы обратно – на кладбище. С тех пор я его не видел и не слышал. p. p. p. s. Скоро лето; я думаю, что я найду ее…