Бал вампировСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Поездка в Вену, которая изменила жизнь двух молодых людей навсегда. Словно птица, вырвавшаяся на свободу, наш лайнер пронзает осеннее ночное московское небо и ложится на курс. Прорваться сквозь километры облаков, нависших над Москвой, было непросто, казалось, самолет на взлете тянул из последних сил. Временами нас очень сильно подбрасывало, а потом швыряло вниз и тогда все мои внутренние органы менялись местами и создавали ощущение определенного дискомфорта. Я очень боюсь летать. Чтобы не думать об увеличивающемся расстоянии до земли, я пытаюсь отвлечься на что-нибудь. Зацепиться за какую-нибудь мысль, развить ее, довести до абсурда – обычно это помогает мне перенести самые тяжелые минуты - в начале полета. Ну, вот например: «Почему люди не летают как птицы?» Отбрасываю сомнения по поводу оригинальности этой мысли и продолжаю ее развивать - хорошо перелетным птицам – им не нужны билеты, самолеты и визы, чтобы осенью улететь из промозглой средней полосы в южные теплые края. А еще птицы не стеснены в средствах и могут путешествовать, когда им удобно, в отличие от людей, готовых ради экономии лететь рейсом в три часа ночи… Командир корабля прерывает мой поток сознания, сообщая расчетное время прибытия в пункт назначения. «Осторожно, двери закрываются, следующая остановка – Вена» - зачем-то проговариваю я про себя. Вслух шутить я пока не решаюсь. Слишком мало я знаком со своей попутчицей, чтобы понять насколько мой тонкий юмор придется ко двору. Сначала надо получше присмотреться к ней. Хотя уже сейчас понятно, что Мила - не из девиц, требующих постоянного внимания и думающих, что мир вертится исключительно вокруг них. То время, которое мы провели вместе с ней перед регистрацией и посадкой, удивило меня. В отличие от большинства фотомоделей, Мила была немногословна, не пыталась привлечь к себе внимания окружающих громкими разговорами по последней модели модного смартфона, не щелкала все вокруг и не отправляла все снимки сразу же в твиттер и фейсбук. Она тихо стояла в очереди, не возмущаясь долгому ожиданию, и слушала музыку в наушниках. Хотя сейчас Миле невольно удается привлечь к себе внимание всех пассажиров. В тот момент, когда стюардесса певучим голоском напоминает пассажирам об отключении телефонов на время полета, словно по волшебству - Милин смартфон оживает и разражается чудовищным оглушительным маршем. Кажется, он с легкостью заглушает даже шум реактивных двигателей. Передние кресла возмущенно оглядываются на нас. Но, натыкаясь взглядом на смущенную Милу, сами начинают улыбаться. Дело в том, что Мила редкая красавица. Хотя это, наверное, не главное. Вид того, как девушка с ангельской внешностью краснеет и смущается, безуспешно пытаясь отключить телефон, нажимая на все кнопки подряд – вызывает волну умиления у всех без исключения. К моему удивлению, даже женщины смотрят на Милу без раздражения. Видимо, это особый талант – нравиться всем и каждому. - Тебе помочь? - спрашиваю я. И в этот момент Мила принимает соломоново решение - извлекает из сумочки наушники и втыкает в смартфон. - Телефон включен в режиме полета, он работает сейчас как плеер, - поясняет Мила. - И постоянно включается сам, причем в самый неподходящий момент. Весь салон облегченно вздыхает, избавленный от оглушающей помеси фашистских маршей и Полета Валькирий Вагнера. Правда, иногда сквозь музыкальный хаос пробивается красивая мелодия, когда-то и где-то слышанная. Я делаю попытку вспомнить, но не могу. Встряхиваю головой, пытаясь избавиться от наваждения. Мила тем временем втыкает наушники в уши и откидывается в кресле, прикрыв глаза. Я кошусь на нее. От нечего делать прикидываю ракурсы для будущей съемки. Хороший четкий профиль, достойный украсить золотые динары. Мой внутренний ехидный голос тут как тут – «Когда ты последний раз видел динары? Может, еще молдавские леи будем украшать этим профилем?» – Возразить нечего. Я всегда проигрываю в таких внутренних спорах. Последнее время часто задумываюсь, а нет ли признаков шизофрении в моих постоянных диалогах с самим собой? Кого-то это могло бы испугать, но я был бы даже рад, если бы диагноз подтвердился. Творческим людям это заболевание никогда не мешало. А наоборот помогало. Не нужны никакие стимуляторы творческого процесса. Omnia mea mecum porte. Мой источник вдохновения всегда со мной. И никакая таможня не найдет. Продолжаю рассматривать Милу. Высокий чистый лоб в обрамлении темно-русых волос, расплескавшихся крупными волнами. Нахальные, с длинными ресницами глаза - закрыты, а я не помню, какого они цвета. Темно-зеленые вроде или светло-карие…Почему-то для меня очень важно узнать какого цвета глаза у Милы. Как будто в ответ на мою мысль она ерзает в кресле, зевает и поворачивается ко мне. Оказывается, глаза у нее ярко-зеленые с четким черным ободком и золотистыми искорками. В детстве я мечтал стать геологом и собирал коллекцию камней. Поездка в Вену, которая изменила жизнь двух молодых людей навсегда. Словно птица, вырвавшаяся на свободу, наш лайнер пронзает осеннее ночное московское небо и ложится на курс. Прорваться сквозь километры облаков, нависших над Москвой, было непросто, казалось, самолет на взлете тянул из последних сил. Временами нас очень сильно подбрасывало, а потом швыряло вниз и тогда все мои внутренние органы менялись местами и создавали ощущение определенного дискомфорта. Я очень боюсь летать. Чтобы не думать об увеличивающемся расстоянии до земли, я пытаюсь отвлечься на что-нибудь. Зацепиться за какую-нибудь мысль, развить ее, довести до абсурда – обычно это помогает мне перенести самые тяжелые минуты - в начале полета. Ну, вот например: «Почему люди не летают как птицы?» Отбрасываю сомнения по поводу оригинальности этой мысли и продолжаю ее развивать - хорошо перелетным птицам – им не нужны билеты, самолеты и визы, чтобы осенью улететь из промозглой средней полосы в южные теплые края. А еще птицы не стеснены в средствах и могут путешествовать, когда им удобно, в отличие от людей, готовых ради экономии лететь рейсом в три часа ночи… Командир корабля прерывает мой поток сознания, сообщая расчетное время прибытия в пункт назначения. «Осторожно, двери закрываются, следующая остановка – Вена» - зачем-то проговариваю я про себя. Вслух шутить я пока не решаюсь. Слишком мало я знаком со своей попутчицей, чтобы понять насколько мой тонкий юмор придется ко двору. Сначала надо получше присмотреться к ней. Хотя уже сейчас понятно, что Мила - не из девиц, требующих постоянного внимания и думающих, что мир вертится исключительно вокруг них. То время, которое мы провели вместе с ней перед регистрацией и посадкой, удивило меня. В отличие от большинства фотомоделей, Мила была немногословна, не пыталась привлечь к себе внимания окружающих громкими разговорами по последней модели модного смартфона, не щелкала все вокруг и не отправляла все снимки сразу же в твиттер и фейсбук. Она тихо стояла в очереди, не возмущаясь долгому ожиданию, и слушала музыку в наушниках. Хотя сейчас Миле невольно удается привлечь к себе внимание всех пассажиров. В тот момент, когда стюардесса певучим голоском напоминает пассажирам об отключении телефонов на время полета, словно по волшебству - Милин смартфон оживает и разражается чудовищным оглушительным маршем. Кажется, он с легкостью заглушает даже шум реактивных двигателей. Передние кресла возмущенно оглядываются на нас. Но, натыкаясь взглядом на смущенную Милу, сами начинают улыбаться. Дело в том, что Мила редкая красавица. Хотя это, наверное, не главное. Вид того, как девушка с ангельской внешностью краснеет и смущается, безуспешно пытаясь отключить телефон, нажимая на все кнопки подряд – вызывает волну умиления у всех без исключения. К моему удивлению, даже женщины смотрят на Милу без раздражения. Видимо, это особый талант – нравиться всем и каждому. - Тебе помочь? - спрашиваю я. И в этот момент Мила принимает соломоново решение - извлекает из сумочки наушники и втыкает в смартфон. - Телефон включен в режиме полета, он работает сейчас как плеер, - поясняет Мила. - И постоянно включается сам, причем в самый неподходящий момент. Весь салон облегченно вздыхает, избавленный от оглушающей помеси фашистских маршей и Полета Валькирий Вагнера. Правда, иногда сквозь музыкальный хаос пробивается красивая мелодия, когда-то и где-то слышанная. Я делаю попытку вспомнить, но не могу. Встряхиваю головой, пытаясь избавиться от наваждения. Мила тем временем втыкает наушники в уши и откидывается в кресле, прикрыв глаза. Я кошусь на нее. От нечего делать прикидываю ракурсы для будущей съемки. Хороший четкий профиль, достойный украсить золотые динары. Мой внутренний ехидный голос тут как тут – «Когда ты последний раз видел динары? Может, еще молдавские леи будем украшать этим профилем?» – Возразить нечего. Я всегда проигрываю в таких внутренних спорах. Последнее время часто задумываюсь, а нет ли признаков шизофрении в моих постоянных диалогах с самим собой? Кого-то это могло бы испугать, но я был бы даже рад, если бы диагноз подтвердился. Творческим людям это заболевание никогда не мешало. А наоборот помогало. Не нужны никакие стимуляторы творческого процесса. Omnia mea mecum porte. Мой источник вдохновения всегда со мной. И никакая таможня не найдет. Продолжаю рассматривать Милу. Высокий чистый лоб в обрамлении темно-русых волос, расплескавшихся крупными волнами. Нахальные, с длинными ресницами глаза - закрыты, а я не помню, какого они цвета. Темно-зеленые вроде или светло-карие…Почему-то для меня очень важно узнать какого цвета глаза у Милы. Как будто в ответ на мою мысль она ерзает в кресле, зевает и поворачивается ко мне. Оказывается, глаза у нее ярко-зеленые с четким черным ободком и золотистыми искорками. В детстве я мечтал стать геологом и собирал коллекцию камней. Один из них – мой любимый малахит – был точно такого же цвета. Откуда-то я знаю, что это естественный цвет, а не дешевая фальшь контактных линз. Мила снимает наушники и задает весьма неожиданный вопрос. - У тебя есть что-нибудь приличное?- В смысле приличное? – теряюсь я. - Из одежды. Сегодня мы идем в театр. - Мы? В театр? – Вообще-то у меня были другие планы на вечер. После съемки я собираюсь побродить по городу, поснимать городские пейзажи Вены. А потом завалиться в какую-нибудь венскую пивнушку и попробовать все местные сорта пива. И шницель. А завтра выспаться, найти «дедов дом», купить знаменитый венский штрудель для мамы и вечером – обратно на родину. Все это я тут же и сообщаю Миле. Золотистые огоньки, только что горевшие в глубине Милиных глаз, потухают. - Жаль, - говорит она. – Но ничего страшного, схожу одна, а ты иди по пивным. Потом поделимся впечатлениями. Это юбилейное представление, не хочу его пропускать, я так надеялась, что ты мне компанию составишь. Даже билеты купила. В этот момент наушники, болтающиеся у нее на шее, взрываются грозным крешендо. Меня встряхивает, как в зоне турбулентности. Мне снова кажется, что я уже где-то слышал эту музыку, только где – понять не могу. Кажется, надо только прислушаться, и название само неожиданно всплывет в памяти, словно запечатанная бутылка с запиской внутри. И я разобью ее о камень, разверну клочок бумаги и, наконец, прочту заветные строки…-Мила, можно послушать? – она молча протягивает наушники, и отворачивается. Перед тем, как погрузиться в таинственную мелодию, я на всякий случай бросаю взгляд в иллюминатор. За бортом все спокойно – безмятежное ярко-синее небо, слепящее солнце, облака проплывают внизу хлопковыми комочками. Я начинаю слушать. Очень красивая мелодия, она захватывает, зовет. На какое-то мгновение меня охватывает чувство нереальности происходящего. Одна часть меня все еще находится в тесном кресле, ощущая вибрацию самолета, задыхаясь от мешанины из ароматов духов всех видов, виски, который распивает компания в соседнем ряду с самого начала полета и перегара, идущего от значительно опередившей их компании, расположившейся в креслах позади нас. И в то же время, я пребываю где-то очень далеко отсюда, просто парю свободно и легко в разряженной атмосфере, дышу чистейшим кислородом, любуюсь мириадами звезд, проносящимися мимо, и ощущаю себя важной частью великого Ничто. Мне хочется, чтобы этот полет длился вечно… Внезапно все прекращается. Я оглядываюсь, оглушенный, не понимая, где нахожусь. Это Мила выдернула наушники плеера из моих ушей. -Ну как, понравилось? – спрашивает она. Я с трудом возвращаюсь к реальности. Нельзя показать ей свою слабость. Надо взять себя в руки. - А ты знаешь, на удивление, мне понравилось. Это конечно не Radiohead. И вообще я классику не так чтобы очень, но это такая неслабая вещь. - А представляешь, как это вживую звучит? Я уже третий раз на этот мюзикл еду. - А это из мюзикла? Странно, вечером сегодня идешь, а сейчас слушаешь. Не боишься переборщить?- Я могу слушать его бесконечно. - Ты меня заинтриговала, - я не говорю о том впечатлении, которое произвела на меня эта музыка, и как страстно мне захотелось пережить это ощущение свободы еще раз. У меня большой опыт походов на концерты любимых музыкантов и я отлично знаю, какая пропасть лежит между прослушиванием их в записи и в живом исполнении. Я на секунду представляю себе, какую волну эмоций я смогу пережить на представлении, если всего лишь послушав плеер, меня так унесло. Я никогда не пробовал наркотики, хотя как человек творческий, всегда понимающе кивал и подмигивал, когда в среде моих коллег фотографов и креаторов заходила речь о том, кого и от чего унесло и заколбасило накануне. Но то, что происходит со мной сейчас, наверное, похоже на желание наркомана припасть к своему любимому источнику эмоций и радости. «Брось» - говорю я себе – «ведь это же музыка, классика, почему вдруг такие странные и неподходящие ассоциации. Музыка дает положительные эмоции и не может стать зависимостью». Пытаясь отвлечься от этих странных мыслей, я прибегаю к испытанному методу - довести навязчивую идею до абсурда. Я представляю, как отираюсь в толпе барыг перед Консерваторией и униженно шепчу «Ну, пожалуйста, один билетик на Малера, сил уже нет терпеть. Ломает, жуть. Последний раз, аж две недели назад удалось попасть на концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова № 2 Op. 18 , и с тех пор – ни-ни. Вот только Малера послушаю и все – завязываю наглухо». - Ладно, идем на мюзикл вместе, – я добавляю в свой голос как можно больше бодрости. Недавние мысли не выходят из головы. - Отлично! – Мила хлопает в ладоши, - а потом мы можем зайти в пивную и выпить по паре кружек. Я смотрю на ее радостное лицо и тоже начинаю улыбаться. Все неприятные чувства тают под этой улыбкой, как тает грязный слежавшийся городской снег под лучами весеннего солнца. - Я немного посплю, ты не против? - слегка зевает Мила. - Конечно, поспи, у нас тяжелый день еще впереди. Я решаю выбросить из головы посторонние мысли и сосредоточиться на моей новенькой Лейке, которую держу в руках первый раз, но уже люблю. Открываю чехол, затаив дыхание, достаю фотоаппарат и любуюсь на него. Так, наверное, скрипач любуется на впервые попавшую ему в руки скрипку Страдивари. А Лейка и правда, в каком-то смысле Страдивари в мире фототехники. Сто лет для фотоаппаратов – большой срок. Вчера мне ее доставили. Моя красавица Лейка МР собрана вручную, как все камеры этой серии. И никакой цифры – старая добрая пленка. В ней нет никаких автоматических настроек. Как давно я об этом мечтал. Сам принимать решения. А не доверять их безмозглой технике. Или своему внутреннему голосу. Больше цифромыльниц я, пожалуй, ненавижу только GPS-навигаторы. Видимо, проявляются последствия моей вялотекущей шизофрении. Мне страшно перепутать свой внутренний голос с голосом навигатора. И кто прав – вечная дилемма. Поэтому предпочитаю слушать исключительно самого себя. Любуясь фотоаппаратом мечты , я начинаю напевать про себя старый мотивчик военных лет:- С Лейкой и блокнотом, А также с пулеметом…Че-то там ля ляля ляля ляля…Еще дома, готовясь к поездке, я вспоминал рассказы деда, как он в сорок пятом брал Вену. После долгих поисков я откопал в шкафу старую фотографию. На ней молодой щуплый парнишка в грязной форме стоит с автоматом на фоне красивого готического здания. На фасаде отчетливо видны следы от снарядов. По нашей семейной легенде, это был именно тот дом, который «брал» дед. Я взял фотографию с собой. Решил найти дедов трофей и сфотографироваться на его фоне. «Второе поколение Лепиных берет Вену» – отличная подпись для снимка. Тихое гудение самолета меняет тембр на более низкий. Басы усиливаются. «Видимо, готовимся к снижению», - решаю я. В ту же секунду на табло загорается знак – пристегнуть ремни. Через двадцать минут натужного рева моторов мы, наконец, касаемся земли. Спустя каких-то полчаса нас встречает полусонный венский аэропорт. На паспортном контроле Мила снова удивляет меня. С неожиданно разговорчивым пограничником она щебечет на таком беглом немецком, что я решаю на время поездки прикинуться немым. Мой корявый английский только все испортит. Еще раннее утро, мы входим в высокий подъезд роскошного здания в самом центре Вены. Серьезный портье с аккуратными ногтями вручает нам ключ от номера. Две просторные комнаты, широкие кровати так и манят прилечь отдохнуть после ночного перелета. Но времени на отдых нет. Дневной свет – лучший друг фотографа и залог удачных кадров. Поэтому, наскоро завтракаем, кидаем вещи в арендованную машину и отбываем на первую точку съемки. Я испытываю легкое волнение. Со мной так всегда. Работа с новой моделью похожа на первое свидание. Некоторая неловкость, поиск общих тем, и вот уже спустя полчаса вы увлеченно болтаете обо всем на свете. - А теперь представь, что объектив – это мужчина твоей мечты и ты его хочешь! Покажи мне секс! Больше чувства! Умница! Хорошая девочка! - Когда я работаю, я не думаю о том, что и как сказать. Профессионализм – в чем бы он ни проявлялся – всегда вызывает у меня восхищение. Мила – профессионал. Она моментально перевоплощается. Чувствует, что от нее требуется. Понимает меня даже не с полуслова, а с полувзгляда. Она не капризничает от долгого стояния в неудобных позах. Не просит сделать перерыв через каждые 15 минут. Без лишних кривляний и ложной скромности быстро переодевается на заднем сиденье авто. Как обычно, при съемке на улице, рано или поздно вокруг образовывается кучка зевак. Мила просто великолепна. Она не обращает на них ровно никакого внимания. Она только подпитывается их восхищением и становится еще краше. У меня на секунду возникает мысль, что Мила, как вампир всасывает в себя эмоции любующейся ею толпы и это придает блеска ее глазам и румянца ее щекам. «Щелк!» - Последний кадр, хороший свет уже уходит. Жаль, что не удастся посмотреть материал до Москвы. Пленку буду проявлять сам. Но я все равно доволен. Как будто мне кто-то тихо шепнул «Это твоя лучшая съемка». - Может, прогуляемся? – предлагает Мила. Она тоже на творческом подъеме. Съемка точно удалась. Если нет усталости, и хочется работать дальше, делать больше, не останавливаться. Значит, ангел гениальности неслышно коснулся нас крылом, разбудив неутолимую творческую жажду. Вена влюбляет в себя мгновенно. Ей не надо стараться, убеждать, подобострастничать и умолять о любви. Она очаровывает с той легкостью, с которой уверенная в себе кокетка мгновенно очаровывает мужчин любого возраста, профессии и общественного положения. Естественно, ненавязчиво, и поэтому так внезапно глубоко и сильно. Она увлекает за собой таинственными лабиринтами старинных улочек. Манит ванильно-коричными духами домашней выпечки и свежесваренного кофе «по-венски». Поражает величием и мрачным изяществом готических соборов. Будоражит воображение, красуясь в пестрых нарядах от гениального Климта. Вызывает детский восторг, лихо проносясь в ажурной карете, запряженной парой белоснежных скакунов. И ласкает слух сладостными мелодиями своих многочисленных фаворитов из прошлых эпох. Мы едим сладкие каштаны и дурачимся с собственными отражениями в витринах. - Зайдем?- Я не очень люблю магазины. По-настроению захожу. Бывает такое, знаешь «магазинное настроение», но это нечасто, – признается Мила. - Девушка не любит магазины! Ты удивительная, – не удерживаюсь я от искреннего комплимента, – А сейчас у тебя какое настроение?- По-главной-улице-гуляльное! – мы оба смеемся. А из уличных динамиков льется знакомая мелодия. Та самая, из телефона в самолете, и я точно слышал ее еще раньше. Только вот где?Театр «Ронахер» – через дорогу напротив отеля. Но сначала Мила ищет свой театральный клатч, потом билеты. Наконец мы выходим и бежим по узкой улочке. Вход в театр оформлен в виде гигантской вампирской челюсти, на фасаде ярко сияет надпись «Бал вампиров». До начала всего пара минут, когда мы, запыхавшись, вбегаем в здание. Никто не встречает нас на входе, не просит предъявить билеты. Слегка озадаченные, мы сами находим белую высокую дверь с надписью «Parter», осторожно толкаем ее и оказываемся в полумраке зала. Увертюра обрушивается внезапно, как цунами. Мы не успеваем перевести дух, собраться, подготовиться. Увлекаемый ее торжественно-печальной волной, занавес медленно плывет в сторону. Под исступленный аккомпанемент на сцене неистовствует снежная буря. Под тревожную музыку постепенно разворачивается действие. Мила полностью погружена в реальность на сцене. Я пытаюсь последовать ее примеру. Пока там разворачиваются события, все сильнее корю себя за то, что не стал в свое время учить немецкий. Дед ненавидел немцев. И видимо эта его нелюбовь ко всему немецкому передалась мне на генетическом уровне. Но это было в далеком прошлом. Сейчас мне мучительно хочется понимать каждое слово, звучащее со сцены. Дергать Милу я не решаюсь. Остается только ждать перерыва. Иногда мне кажется, что я все понимаю. «Язык музыки универсален» приходит на ум вычитанная когда-то цитата…Я прислушиваюсь к своим ощущениям – появится ли у меня то чувство расщепления реальности, что было ночью в самолете. Ничего похожего. Прекрасная музыка, я полностью увлечен ею, но плотно остаюсь здесь и сейчас – в театральном кресле. «Усталость и бессонная ночь сыграли со мной злую шутку – видимо, я просто отключился в самолете на пару секунд, и тот свободный полет мне просто приснился», - решаю я про себя. Антракт. Вспыхивает яркий свет. Я оглядываюсь и застываю на месте. Зал заполнен вампирами всех мастей и возрастов. Среди черных плащей и белых клыков изредка попадаются нормальные люди. Картина настолько живописна, что руки автоматически тянутся к фотоаппарату. Рефлекторно начинаю снимать все подряд. - Хэллуин… – слова Милы возвращают меня к реальности. - Точно, сегодня же 31-е! А я совсем забыл! Здорово они придумали. Полный эффект присутствия. Если бы знал – тоже раздобыл бы костюм. – Мила смотрит на меня так, будто видит в первый раз. - Честно говоря, не ожидала, что тебе будет интересна эта авантюра. Поэтому ничего не сказала. Да, обидно, - Мила явно расстроилась. Похоже, в ее представлении я – типичный зануда-фотограф, признающий массовые праздники и народные гуляния только в качестве материала для фоторепортажа. Я немного задет. Хотя, глядя правде в глаза, - какой из меня вампир. Неказистый умник с рыжими волосами. Демонической внешностью – главный козырь вампира, судя по многочисленным фильмам - я не обладаю. Но Милу, похоже, это не сильно волнует. – Может, поглядим плащи в магазинчике при театре. Или купим хотя бы «зубы» в кондитерской за углом! – Мила не сдается. Ей так хочется меня «обратить», чтобы я принял участие во всеобщем веселье! На душе почему-то теплеет…Увы, но плащи и «зубы» и плащи давно разобрали. - Ну ладно. В конце концов, вампир - это не зубы и плащ, а состояние души! - Мила скорее утешает себя, чем меня. – Если у них вообще она есть… Смотри - шампанское!После бокала вкуснейшего Просекко, Мила загорается идеей провести импровизированную фотосессию. Я вздыхаю и принимаюсь расчехлять Лейку. Мне хочется просто болтать с Милой, узнавать от нее все хитросплетения вампирской истории, уплетать чудесные пирожные, запивая их вином. Но я не в состоянии устоять перед ее напором, да и окружающая действительность пробуждает во мне профессионала. Я предвкушаю, как покажу своим коллегам фотосессию с «настоящими вампирами» на фоне средневековых интерьеров венского театра. Окружающие меня ряженые с радостью позируют. С особой радостью они позируют вместе с Милой. Звенит звонок – призывая вернуться в зал. Начало второго акта. Мы садимся в кресла. Тихо начинает играть оркестр, на сцене Главный Вампир и его будущая жертва. Они начинают петь. И в этот момент я чувствую, что парю над залом. Что это со мной? Все также я протираю штанами теплый велюр кресла. Но в тоже время наблюдаю за зрителями и представлением откуда-то сверху. Я ощущаю, что на меня смотрят влюбленными глазами все женщины и мужчины в зале. И понимаю, что они исполнят любой мой приказ. Любой. Какое сладкое ощущение, даже от секса я никогда не получал такого удовольствия. Проклятый недосып из-за ночного рейса опять дает о себе знать. Ну, ничего, вот стану настоящим профессионалом и за мной станут присылать чартеры в любое удобное время, утешаю я себя, хотя чувствую легкий озноб. «Сейчас будет кульминация» - шепчет мне Мила первый раз за время спектакля. Ее слова словно спасают меня от наваждения. Вена. Зал. Мюзикл. Мила. На сцене – финал. Где вопреки всем законам сказочной логики уверенно побеждает зло. Там повелитель всех вампиров жадно впивается в нежную шею прекрасной Сары. Юный Альфред, почему ты ее не спас? Как ты смог допустить такое? Из-под острых клыков рвутся вниз багровые струи, будто стремятся слиться с алым бархатом платья Сары. «А ведь Мила тоже в красном», - почему-то рассеянно думаю я. Но кажется, еще не все потеряно. В последний момент Альфред хитростью вырывает Сару из цепких лап вампира. Побег из вампирского замка удался. Значит это счастливый конец? Звучит финальный дуэт Сары и Альфреда. Плавная мелодия вдруг рвется, как натянутая струна. Увы, слишком поздно Сара – уже вампир. Она хищно впивается в горло Альфреда. Заключительный танец вампиров, одетых в костюмы нашей эпохи, происходит под зажигательный мотив. Кто бы мог подумать? Сказка для взрослых с нехорошим концом: «We drink your blood. And then we eat your soul…» Этими словами словно поставлена жирная финальная точка в битве вампиров и людей. Слегка оглушенные, мы выходим из зала в фойе. А там продолжается праздничная вакханалия. - Happy Halloween, – настоящий «демонический вампир», склоняется перед Милой в изящном поклоне. - Дим, сфоткай меня, пожалуйста, с ним!Театрального аниматора не приходится долго уговаривать. У него работа такая. К тому же, кто устоит перед Милиной красотой? Я невольно засматриваюсь на их игру перед фотокамерой. Мила – прирожденная актриса. На ее лице как по волшебству возникают ужас, отвращение, любовное томление, мольба о пощаде. А иногда – все эмоции сразу. Как ей это удается? Вампир немногим ей уступает. Он очень яростно ее кусает и страстно прижимает к себе. Меня колет смутное чувство. Неужели ревность? После очередного очень натурального «укуса» Мила так обмякает в объятьях ряженого вампира, что я забываю обо всем. Она бледнеет, пошатнувшись, не падает только благодаря поддержке актера. Какой же я идиот! Полдня морозил ее на съемке, потом беззаботно наслаждался ее экскурсией по Вене. Мы ни разу толком не поели – не успели, а теперь вот шампанское на голодный желудок. Но вроде все обошлось. Мила быстро приходит в себя. Ее щеки розовеют, и прежняя счастливая улыбка проступает на губах. Я ловлю ее взгляд. И только сейчас понимаю, что именно о таком взгляде, полном любви и нежности, я мечтал сегодня весь день. Даже если Мила еще в роли и это только игра, то я все равно благодарен судьбе за эти две секунды, за те сумасшедшие эмоции, которые испытываю сейчас впервые в жизни. Я скрывал от самого себя, насколько сильно мне понравилась эта девушка. Сделаю все, чтобы она снова посмотрела на меня так. Я хочу видеть этот взгляд снова и снова до конца своей жизни. Я люблю ее. И вот мы в моем номере, в числе многочисленных достоинств которого – отличный мини-бар. «Бах!» - весело выстреливает пробка. И через секунду в хрустальных бокалах шипит золотистое шампанское. По нашему общему мнению, громадное окно, за которым блистает нарядная Вена, лучшее место для первого тоста. - За Хэллоуин! За вампиров! За этих прекрасных загадочных существ, которые многие столетья вдохновляют людей на создание гениальных произведений. - В другое время такой тост вызвал бы у меня, по меньшей мере, удивление. Но сейчас в глазах Милы вспыхивают разноцветные искорки, отражения ночных огней. Она счастливо улыбается. Теперь я знаю, счастье – это маленькие золотые рыбки, плещущиеся в бескрайнем зеленом океане. Неожиданно для самого себя, я обнимаю Милу и нежно касаюсь ее губ. На мой беззвучный вопрос, Мила отвечает согласием, крепко прильнув ко мне всем телом. Пара мгновений уходит, чтобы избавиться от пут ставшей вдруг ненужной одежды. И наши тела сплетаются в самом древнем танце, известном человечеству. Словно два серебристых дельфина, мы плывем в океане страсти. Мы то стремительно движемся вперед, забывая обо всем вокруг, то останавливаемся и беззаботно качаемся на волнах нежности. То опускаемся на самое дно, теряем сознание, проваливаясь в сладкий омут. - Ты меня любишь?- Да-а-а-а-а!Наконец, насытившись друг другом, мы обнимаемся и крепко засыпаем. Несколько раз за ночь мы одновременно просыпаемся. - Ты меня любишь?- Да. Самолет мы чуть не проспали. Впопыхах собираем вещи, рассчитываемся, вызываем такси. Но нам не страшно, а весело от мысли, что можем не успеть. - Останемся здесь жить! Будем ходить на мюзикл хоть каждый день! – мечтательно улыбаясь, строит планы Мила. - Я согласен! Буду фотографировать венские виды и тебя! Уверен, на гонорары можно будет шикарно здесь обедать!- Раз в неделю? – мы снова счастливо смеемся. - Давай попросим портье сфотографировать нас вместе - на память!Серьезный Портье с удовольствием берет мою Лейку, похоже, что он знает толк в хорошей технике. Щелчок – есть кадр. И еще один, для верности. Бережно забирая из его рук фотоаппарат, я первый раз вижу, как он улыбается. Мы вовремя. Успешно проходим все контроли. Самолет еще на земле, а Мила уже спит. До чего приятно осознавать, что в ее усталости есть и моя вина. Ладно, пора подумать и о делах. Первым делом проявить венские пленки. Напечатать для Милы, она просила поскорей для портфолио. Потом списаться с парой знакомых. Вроде они намекали, что может появиться халтура. Вена ударила по карману. И деньги сейчас мне бы очень пригодились. Но ради такой поездки можно разок погорбатиться хоть на нелюбимой репортажке, хоть на предметке. Спустя пару часов тихонько чмокаю Милу в ушко:- Соня, Москва за бортом!- Щекотно! Я совсем не выспалась…- Мила сладко зевает, потягивается и начинает нехитрые сборы. Глядя в зеркальце, чиркает блеском по губам и причесывается. Снова контроль, багаж, назойливые таксисты на выходе из Шереметьево. Я предлагаю поехать ко мне, но у Милы какие-то дела в городе. - Приеду завтра сама, на машине. Ближе к вечеру. Готовь фотки и топи камин!Я живу в Подмосковье, в когда-то престижном дачном поселке, отданном Сталиным в качестве подачки для творческой интеллигенции. «Золотой век» этого места давно миновал. Наше направление оказалось не престижным по нынешним временам. Покосившиеся, полуразрушенные домишки, запущенные участки – ничто не напоминает о том, каким поселок был прежде. Популярное прибежище известных литераторов, художников, режиссеров. Старый, полуразвалившийся клуб на центральной улице явно знавал лучшие времена, когда тут на «капустники» собирались представители советской творческой элиты. А теперь его заняли бродячие псы и по вечерам страшно проходить мимо. Но мне кажется, что творческий дух витает тут до сих пор. Нигде мне не работается и не творится так легко, как здесь. Мой дом стоит на отшибе. Обустроил в подвале темную комнату, на первом этаже – фотостудию. Бесспорный плюс. Но есть минус – дорога. Тем более с нашими пробками. Прилетел днем, а домой попадаю поздним вечером. Увы, это давно не странно для живущих в Москве и окрестностях. Измотанный настолько, что даже нет сил поесть, – я проваливаюсь в глубокий сон без сновидений. Старинные напольные часы звучат гулким набатом в моей голове. В полудреме понимаю, что слишком много ударов для раннего утра. Открываю глаза – так и есть полдень. Черт! Ведь хотел встать пораньше, понадеялся на будильник и все равно умудрился проспать. За окном темно и промозгло. Начало ноября - если еще не выпал снег – самое ужасное и депрессивное время в средней полосе России. Особенно в деревне. Только пить или вешаться. Или улетать с журавлиной стаей на юг. Большой город со всеми своими огнями и людскими толпами создает хоть какую-то иллюзию жизни. В деревне же видно умирание – я понимаю, что это засыпание – но как же оно всегда похоже на вечное засыпание - природы. И, кажется, никогда больше не засияет солнце, не пробьется трава, не зацветут цветы, не прилетят птицы. Лишь вороны будут равнодушно каркать над мертвой голой равниной. Мое обычное настроение для нашей осени. Только в детстве, когда каждый новый день приносил радость – независимо от того – светило ли солнце, лил ли дождь, мое настроение было другим. Подростком я начал ненавидеть это время года, его беспросветность и обреченность. Но сегодня – впервые с детских пор все не так. Сегодня ко мне должна приехать Мила. Одна эта мысль наполняет мир вокруг радостью и светом. Я даже рад, что сейчас так рано темнеет. Тем уютнее нам будет сидеть в полумраке при свете камина, пить вино, рассматривать фотографии, если успею их напечатать. Пленки уже сушатся после закрепителя. Нужно поторопиться. Сбегать в наше местное сельпо – купить шампанского, вина, дров для камина. И скорее смотреть пленки из Вены. Не было ли обманчивым то мимолетное чувство, которое посетило меня в Вене – что это моя лучшая съемка. В голове начинает звучать мелодия из мюзикла. Я бросаю еще один взгляд на пленки и понимаю – да, это была моя лучшая съемка. Не каждый способен на такое. Кстати, почему я никогда не уделял должного внимания пиару? Думая, что талант найдет свое признание. Нужно будет заняться маркетингом в социальных медиа. Комната вдруг освещается красным светом. Это вдруг вышедшее солнце просвечивает сквозь листья еще не полностью опавшего клена. Я быстро одеваюсь и выскакиваю в сени. Громадные охотничьи резиновые сапоги деда стоят в углу. В них мне нисколько не страшна ноябрьская слякоть. Можно все время бежать напрямик, не выбирая обходные проходимые пути на размытой дороге. Дачный поселок уже погружен в дрему, словно зверь, впавший в зимнюю спячку. Сезон закончился, и большинство разъехалось по московским квартирам. В редких домах теплятся признаки жизни. Окна отливают желтоватым или красноватым светом, или над трубой вьется жиденький дымок. Грунтовка, изъеденная колесами машин, глубокими ямками луж и следами редких прохожих, со временем превратилась в однородное месиво. Я радостно шлепаю по густой осенней каше, чувствуя себя снова беззаботным ребенком. Грязь звонко чмокает под ногами. Размахиваю руками, словно счастливый осенний дембель. Если кто-то сейчас наблюдает за мной из окна какой-нибудь покосившейся профессорской дачи, он решит, что я пьян в дрова или лишился рассудка. Здоровенный детина в сапожищах до пупка, в куртке заляпанной грязными брызгами, бодро марширует по пустынной проселочной дороге. Солнечный свет едва пробивается сквозь густые низкие тучи. Еще час-полтора и совсем стемнеет. В сельпо критически осматриваю полки, и слышу внутренний голос: «Да, это не Вена. Просекко здесь не найти». Внезапно меня осеняет – Вена! Я совсем забыл про дедов дом! Как только будет возможность, надо снова ехать на поиски. Иначе никогда себе не прощу, что ослепленный любовью, я предал память горячо любимого деда. Еще раз мысленно попеняв на небогатый ассортимент, кидаю в пакеты необходимый для романтического вечера минимум, расплачиваюсь и спешу домой. На скорую руку собрав на стол, звоню Миле. Она уже недалеко. Надо срочно проверить пленки!Я бросаюсь в подвал. Первая - с утренней фотосессии оказывается великолепной. Предчувствия меня не обманули. Я – гений! В предвкушении следующего доказательства моей гениальности, я торопливо дергаю с веревки другую пленку. На первом кадре Мила улыбается, стоя посреди пустынного партера. Когда же я успел сделать этот кадр? Может в антракте? Мой взгляд жадно скользит дальше. Интересно, насколько мне удалось передать атмосферу того прекрасного вечера? Того беззаботного веселья среди венцев, наряженных в костюмы вампиров? Чушь какая-то - на пленке только интерьеры театра. Смотрю еще и еще и ничего не могу понять! Ведь точно помню, что людей было слишком много. Они постоянно попадали в кадр. Помню, как жутко нервничал из-за лестницы. В смысле, из-за людей, заслоняющих красивый кусок литой лестницы, на фоне которой я снимал Милу. А теперь на пленке отчётливо виден каждый изгиб, каждый чугунный завиток и цветок этой чертовой лестницы. Потому что на ней никого нет, кроме Милы. Надо успокоиться и проверить эту пленку до конца. После буду решать звонить мне знакомому психиатру или просто завязывать с фотографией. Дальше кадры объятий с вампиром. Только, вот незадача, Милин партнер по актерской игре на них отсутствует. На секунду возникает мысль, что если смотреть отстраненно, в съемке присутствует странное очарование. На всех кадрах Мила застыла в невероятных позах или элегантно парит в невесомости. Рассеянно перебираю пленку дальше, старательно делая вид, что ничего особенного не происходит. Но на последнем кадре меня бросает в холодный пот. Это тот самый кадр, сделанный услужливым портье перед нашим отъездом на родину. Кадр, который я хотел распечатать в маленьком формате – чтобы поместился в моем портмоне. На этом фото я довольно улыбаюсь, только теперь непонятно чему. Ведь я там – один. Вздрагиваю от скрипа двери и оборачиваюсь. На пороге стоит и улыбается Мила. -Как ты меня напугала…Бросаюсь к ней как к спасательному кругу. Сейчас она меня поцелует, утешит и все будет хорошо. Она протягивает ко мне руки, я обнимаю ее:- Ты меня любишь?- Да.. Две тоненькие иглы вонзаются мне в шею. Я теряю сознание. - Смотри, какой сочный. Одно из преимуществ полета в экономе было – такие вот экземпляры. - Ну, в первом классе тоже иногда что-то приличное попадается. Конечно выбор тут похуже, чем в экономе, но зато он более изысканный. - Так сколько тебе заплатят за эту съемку в Вене?- Фотографам, ты сама знаешь, обычно платят больше, чем моделям. Поэтому за день я заработаю столько, сколько ты примерно за месяц. - Это смотря каким моделям… Кстати, на месяц в Вене я не задержусь. Меня позвали в Париж. Потом в Милан. - А меня в Лос-Анджелес. В конце месяца у меня выставка в Голливуде. - Надеюсь, я приглашена?- Конечно…- Трясет…- Да, посмотри, как они боятся умереть. Сейчас они особенно вкусные. С горчинкой. Как ты любишь. Подкрепись, тебе нужны силы. - Да ладно, я сыта. - Какие смешные, им страшно – и, слышишь, она его спрашивает – ты меня любишь?- Ну, от такого деликатеса грех отказываться. Мы снова летим в Вену. Снова вдвоем. Но теперь все по-другому. Мы другие. Если вам скажут, что вампиры не выносят дневного света – не верьте. Боязнь света, серебра и крестов – сказки, выдуманные нами же. Чтобы вы потеряли бдительность. Чтобы нам было легче питаться и процветать. Мы спокойно носим серебряные кресты и можем прийти в церковь днем. Только это ничего не меняет. Потому что ничего не значит. Счастлив я теперь? Пожалуй, для меня счастье - слишком узкая человеческая категория. Также как и любовь, верность, сочувствие. Это мерки людей. А я вампир. И мораль у меня вампирская. А точнее ее нет. Потому что мораль – тоже человеческая идея. Деньги и девушки сами притягиваются ко мне. Раньше я фотографировал то, что нравится. И размер гонорара не имел значения. Вспоминаю этот горячечный бред, когда забывал обо всем на свете. Я вел себя как душевнобольной, а теперь я здоров. Работаю спокойно и получаю гораздо больше. Но дело не в деньгах или сексе. Мне это тоже безразлично. На самом деле, наивные молоденькие модельки – такой деликатес. Просто объеденье. Наверно, у вас остался один вопрос. Почему вампиры не отобразились на пленке? Раз в году на День Всех Святых если вампир одевается так, каким его представляют люди - в нем проявляются некоторые легендарные качества. Вот такие дела. Это нам поведал серьезный портье. Он, кстати, тоже из наших.