Бабий ЯрСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

29 сентября 1941 года в Бабьем Яру на северо-западе Киева начались массовые расстрелы. Нацисты и их местные пособники убили практически все еврейское население города - более 50 тысяч мужчин, женщин и детей. 19 сентября 1941 года части вермахта вошли в Киев. Тогда же случился и первый расстрел в Бабьем Яру - нацисты убили 752 пациентов расположенной неподалеку психиатрический клиники. Нацисты, как известно, считали душевнобольных «человеческим мусором»…В тот же день оккупационные власти расклеили по городу около двух тысяч объявлений: «29 сентября еврейское население города к восьми часам утра обязано явиться в назначенную точку сбора с документами и ценными вещами. За невыполнение приказа - расстрел». Эсэсовцы арестовали девять ведущих раввинов Киева и заставили их выступить с заявлением: «После санобработки евреи и их дети будут переправлены в безопасные места». Местом сбора был назначен Бабий Яр. В конце улицы устроили ворота, за которые людей пропускали группами по 30-40 человек и отбирали у них вещи и одежду. Затем местные полицейские дубинками гнали жертвы к проходам в насыпи на краю оврага. На противоположной стороне сидели пулеметчики. Тела расстрелянных скатывались по откосу на дно. После того, как ров заполнялся 2-3 слоями трупов, сверху их присыпали землей. В первые два дня было убито 33771 человек. 1, 2, 8 и 11 октября расстреляли тех, кто не явился по приказу - около 17 тысяч человек. Массовые расправы в Бабьем Яру продолжались до конца оккупации Киева в ноябре 1943 года. Расстреливали заложников, подпольщиков и партизан, узников находившегося неподалеку Сырецкого концлагеря, цыган и караимов. Всего было расстреляно, по одним источникам, до 100 тысяч человек, по другим свыше 100 тысяч. Спаслись из Бабьего яра 29 человек. Из воспоминаний спасшейся от расстрела Дины Проничевой:До начала Отечественной войны я проживала со своей семьей в городе Киеве и работала артисткой в Киевском центральном театре кукол. По национальности я еврейка, моя девичья фамилия Мстиславская. В 1932 г. вышла замуж за Проничева, он по национальности русский. 19 сентября в гор. Киев ворвались немцы. 28 сентября по всему городу был расклеен приказ, коим все еврейское население обязано было на второй день, т. е. 29 сентября, к 8 час. утра явиться на Дегтяревскую улицу. В приказе было подчеркнуто, что необходимо взять с собой все теплые и ценные вещи; за неявку приказ предусматривал расстрел. Кто-то из друзей советовал мне бежать из Киева, другие наоборот, разубеждали, говоря, что, поскольку я замужем за русским, меня немцы не тронут. 28-го я пошла к своим родным, они совершенно растерялись и просили меня их не покидать. Я осталась с ними и на следующее утро я вместе с ними отправилась на Дегтяревскую улицу. Никто точно не знал о цели сосредоточения всего еврейского населения в районе Дегтяревской улицы. Почти никто при этом не предполагал, что будут убивать там ни в чем не повинных людей в такой огромной массе. У всех было такое мнение, что еврейское население немцы куда-то собираются вывезти. Это мнение подкреплялось еще и тем, что в приказе ставилось требование брать с собой вещи. Из дома мы вышли в 7 часов утра, с Тургеневской мы вышли на улицу Артема, а затем по улице Мельника до еврейского кладбища. Шло огромное количество людей: мужчины, женщины, старики, дети, матери несли на руках грудных младенцев. Многие несли вещи на себе, другие везли на тачках, было много подвод с вещами, площадок и т. д. До ворот еврейского кладбища на Дегтяревской улице никто не контролировал этого движения. У ворот кладбища образовался затор; были проволочные заграждения и противотанковые ежи. У этих проволочных заграждений и ежей стояли немцы в касках, вооруженные винтовками. Туда за проволочные заграждения впускали всех, оттуда же никого не выпускали, за исключением подвод и площадок, на которых привозили вещи. Входившие через эти заграждения люди шли вперед метров 50 или 100, затем поворачивали налево, таким образом, что еврейское кладбище оставалось с правой стороны. Там, у забора, у всех отбирали вещи и складывали тут же у забора, причем еду ложили отдельно, а вещи отдельно. Ценные вещи — как-то: меховые шубы, часы, кольца, серьги немцы тут же отбирали и сразу же делили между собой. От того места, где у забора складывали вещи, людей направляли вправо. Люди шли вперед через рощу. Из рощи дорога вела с уклона вниз. У конца этого уклона стояли немцы с дубинками и собаками. Немцы образовали коридор, их избивали. Того, кто пытался обойти этот коридор, заворачивали немцы с собаками, стоявшие в стороне. Когда люди выходили из этого коридора, они сразу попадали в руки полицейских, которые тут же на большой площадке их раздевали. Раздетых донага людей гнали по одному вперед вверх по склону горы. Люди доходили до гребня горы и там выходили в прорез песчаной стены к оврагам. 29 сентября 1941 года в Бабьем Яру на северо-западе Киева начались массовые расстрелы. Нацисты и их местные пособники убили практически все еврейское население города - более 50 тысяч мужчин, женщин и детей. 19 сентября 1941 года части вермахта вошли в Киев. Тогда же случился и первый расстрел в Бабьем Яру - нацисты убили 752 пациентов расположенной неподалеку психиатрический клиники. Нацисты, как известно, считали душевнобольных «человеческим мусором»…В тот же день оккупационные власти расклеили по городу около двух тысяч объявлений: «29 сентября еврейское население города к восьми часам утра обязано явиться в назначенную точку сбора с документами и ценными вещами. За невыполнение приказа - расстрел». Эсэсовцы арестовали девять ведущих раввинов Киева и заставили их выступить с заявлением: «После санобработки евреи и их дети будут переправлены в безопасные места». Местом сбора был назначен Бабий Яр. В конце улицы устроили ворота, за которые людей пропускали группами по 30-40 человек и отбирали у них вещи и одежду. Затем местные полицейские дубинками гнали жертвы к проходам в насыпи на краю оврага. На противоположной стороне сидели пулеметчики. Тела расстрелянных скатывались по откосу на дно. После того, как ров заполнялся 2-3 слоями трупов, сверху их присыпали землей. В первые два дня было убито 33771 человек. 1, 2, 8 и 11 октября расстреляли тех, кто не явился по приказу - около 17 тысяч человек. Массовые расправы в Бабьем Яру продолжались до конца оккупации Киева в ноябре 1943 года. Расстреливали заложников, подпольщиков и партизан, узников находившегося неподалеку Сырецкого концлагеря, цыган и караимов. Всего было расстреляно, по одним источникам, до 100 тысяч человек, по другим свыше 100 тысяч. Спаслись из Бабьего яра 29 человек. Из воспоминаний спасшейся от расстрела Дины Проничевой:До начала Отечественной войны я проживала со своей семьей в городе Киеве и работала артисткой в Киевском центральном театре кукол. По национальности я еврейка, моя девичья фамилия Мстиславская. В 1932 г. вышла замуж за Проничева, он по национальности русский. 19 сентября в гор. Киев ворвались немцы. 28 сентября по всему городу был расклеен приказ, коим все еврейское население обязано было на второй день, т. е. 29 сентября, к 8 час. утра явиться на Дегтяревскую улицу. В приказе было подчеркнуто, что необходимо взять с собой все теплые и ценные вещи; за неявку приказ предусматривал расстрел. Кто-то из друзей советовал мне бежать из Киева, другие наоборот, разубеждали, говоря, что, поскольку я замужем за русским, меня немцы не тронут. 28-го я пошла к своим родным, они совершенно растерялись и просили меня их не покидать. Я осталась с ними и на следующее утро я вместе с ними отправилась на Дегтяревскую улицу. Никто точно не знал о цели сосредоточения всего еврейского населения в районе Дегтяревской улицы. Почти никто при этом не предполагал, что будут убивать там ни в чем не повинных людей в такой огромной массе. У всех было такое мнение, что еврейское население немцы куда-то собираются вывезти. Это мнение подкреплялось еще и тем, что в приказе ставилось требование брать с собой вещи. Из дома мы вышли в 7 часов утра, с Тургеневской мы вышли на улицу Артема, а затем по улице Мельника до еврейского кладбища. Шло огромное количество людей: мужчины, женщины, старики, дети, матери несли на руках грудных младенцев. Многие несли вещи на себе, другие везли на тачках, было много подвод с вещами, площадок и т. д. До ворот еврейского кладбища на Дегтяревской улице никто не контролировал этого движения. У ворот кладбища образовался затор; были проволочные заграждения и противотанковые ежи. У этих проволочных заграждений и ежей стояли немцы в касках, вооруженные винтовками. Туда за проволочные заграждения впускали всех, оттуда же никого не выпускали, за исключением подвод и площадок, на которых привозили вещи. Входившие через эти заграждения люди шли вперед метров 50 или 100, затем поворачивали налево, таким образом, что еврейское кладбище оставалось с правой стороны. Там, у забора, у всех отбирали вещи и складывали тут же у забора, причем еду ложили отдельно, а вещи отдельно. Ценные вещи — как-то: меховые шубы, часы, кольца, серьги немцы тут же отбирали и сразу же делили между собой. От того места, где у забора складывали вещи, людей направляли вправо. Люди шли вперед через рощу. Из рощи дорога вела с уклона вниз. У конца этого уклона стояли немцы с дубинками и собаками. Немцы образовали коридор, их избивали. Того, кто пытался обойти этот коридор, заворачивали немцы с собаками, стоявшие в стороне. Когда люди выходили из этого коридора, они сразу попадали в руки полицейских, которые тут же на большой площадке их раздевали. Раздетых донага людей гнали по одному вперед вверх по склону горы. Люди доходили до гребня горы и там выходили в прорез песчаной стены к оврагам.

Я со своими родными тоже шла этой дорогой. Я была без вещей; у того места, где складывали вещи, с меня сняли белую шубку; затем, следуя дальше, я в толпе потеряла своих родных. Когда я проходила через этот живой коридор, образованный немцами, меня немцы избили точно так же, как и всех. Когда я подходила к коридору, я слышала стрельбу из пулеметов, я поняла, что сюда пригнали этих людей для того, чтобы их уничтожить, и я решила попытаться спастись. Я выбросила свой паспорт, оставив у себя некоторые документы, как-то: профсоюзный билет, трудовую книжку, в которых записана только моя фамилия, а национальность не указана. После того, как я попала в руки полицейских, я первому же полицаю на чистом украинском языке заявила, что я не еврейка, что я украинка и случайно сюда попала; при этом я ему показывала свои документы. Он мне предложил сесть неподалеку от того места, где раздевали еврейское население, и сказал, чтобы я подождала до вечера, а вечером я смогу пойти домой. Я присоединилась к группке людей, которые случайно туда попали. Таким образом, меня не раздели. Так я просидела до вечера. В течение этого дня я видела страшные картины: люди на моих глазах сходили с ума, делались седыми, вокруг были душераздирающие крики и стоны, целый день стреляли из пулеметов. Я видела, когда немцы отбирали у матерей детей и бросали их с обрыва вниз к оврагу. К вечеру к нашей группе подъехала машина, из нее вышел немецкий офицер. Расспросив, что это за группа, он приказал всех нас расстрелять, объяснив, что отсюда нельзя выпускать людей, которые, хотя и не являются евреями, но видели все то, что здесь произошло. Нас построили и погнали вверх. Войдя в прорез песчаной стены, мы оказались на узкой тропинке на краю обрыва. С противоположной стороны оврага немцы начали нас расстреливать из автоматов. Наша группа состояла, примерно, из 25–30 человек. Я увидела как рядом со мной люди после расстрелов падали вниз с обрыва. Еще до того, как в меня был произведен выстрел, я бросилась с обрыва вниз. Я упала на трупы только что расстрелянных людей и прикинулась мертвой. Я слышала, как немцы спустились вниз и пристреливали раненых. Я боялась пошевелиться, ко мне подошел один полицейский, увидел, что на мне нет крови, подозвал немца, сказав при этом, что я, кажется, еще жива. Я затаила дыхание; один из них меня ногой толкнул так, что я оказалась лежащей лицом вверх. Немец стал мне одной ногой на грудь, а другой на тыльную часть руки — кисть. Убедившись, что я на это не реагирую, они ушли. На руке у меня образовалась рана, а шрам имеется и сейчас. Прошло немного времени, и нас стали засыпать землей. Слой земли был небольшим, и мне удалось выбраться из-под земли. Уже в темноте я тихонько подобралась к стене обрыва и с величайшим трудом выбралась наверх. Я выбралась на край обрыва недалеко от той площадки, где перед расстрелом раздевали. Когда я взбиралась по обрыву вверх, меня окликнул мальчик, тоже оставшийся в живых. Двое суток я вместе с этим мальчиком пыталась выбраться из «Бабьего Яра». Первый день я укрывалась на дереве, а мальчик сидел в кустах; второй день просидела в мусорной яме. К утру третьего дня мальчик, который пытался перебраться к Куреневке, был убит. Я слышала два выстрела, но не видела, кто произвел в него эти выстрелы. На третий день к утру я пошла в какой-то сарай. Меня в этом сарае обнаружила хозяйка. Я скрывала всю историю моего побега из «Бабьего Яра» и рассказала ей о том, что я иду с окопов, попросив показать дорогу в город. Она как будто бы согласилась это сделать, подмигнула своему сыну лет 17-ти, тот куда-то исчез и через несколько минут явился с немецким офицером и, указав на меня, сказал: «Ось, пан, юда». Немец приказал мне следовать за ним. Мы прошли примерно шагов 50. Немецкий офицер завел меня в один из домиков, где несколько немцев сидели и завтракали. Он мне приказал сесть на пол, а сидевшим тут же немцам приказал меня не выпускать. Все немцы позавтракали и ушли, оставив одного, который меня караулил. Этот немец меня заставил убрать одну комнату, затем вторую. Через некоторое время тот же немецкий офицер привел еще двух молодых еврейских девушек, а затем нас уже троих повел к «Бабьему Яру» и привел к тому месту, где я наблюдала раздевание людей за четыре дня до этого. Оказалось, что я недалеко уползла от места расстрелов. Мы очень быстро пришли к этой, так называемой, «раздевалке». Нас присоединили к группе стариков и детей, которые уже сидели на площадке. Мы прождали несколько часов. К этому месту прибыли машины с советскими военнопленными для засыпки оврагов с трупами. Нас посадили на эту машину и повезли. Сначала нас повезли к гаражам, которые были расположены напротив еврейского кладбища, но там нас не приняли и повезли дальше. В этой группе была одна медсестра Люба Шамин. Мы с ней договорились, что при удобном случае на ходу прыгнем с машины. Так мы и сделали. В районе Шулявки я спрыгнула с машины первая. Окружившим меня людям я рассказала, что немец, который взялся меня подвезти, не понял меня и не остановил там, где нужно было, и поэтому я вынуждена была прыгнуть на ходу. Оттуда я направилась к жене моего двоюродного брата — польке Фалинской. Там меня приютили и оказали помощь. Люба Шамин также прыгнула с машины не на далеком расстоянии от меня, и мы направились к Фалинской, где, переночевав, ушли в Дарницу к знакомой Любы.