Баба ФаяСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Не умею я страшные истории рассказывать, расскажу просто как было, с папиных слов.

Пару лет назад у папы брат двоюродный умер, мы с отцом на похороны съездили, обратно на автобусе возвращаемся, а папа на поминках, как водится, подвыпил, да намёрзлись — промокли еще на кладбище, и в тепле автобуса его, видимо, развезло слегка — он и разговорился. Папа у меня человек суровый, немногословный, а тут...

— Батя мой в тридцать лет помер. Он летчиком был. После полета, как обычно, домой пришел, спирта выпил – им спирт после полета выдавали. Выпил и уснул. И больше так и не проснулся. Маме тогда всего двадцать восемь было, и нам с Галькой (сестрой-близнецом папы) по четыре года. А еще через год и мамы не стало. Рак. Вот откуда, скажи, рак в двадцать девять лет?

Я слушаю вполуха. Не то чтобы я эту историю миллион раз слышала, но слышала уже. А папа продолжает:

— Нас с Галькой баба Маша вырастила, мамина мама. Хорошая бабушка была, Царствие ей небесное. А папина мать – баба Фая – на Урале жила, далеко...

Про бабу Фаю я тоже слышала. Один раз. Когда папа сказал, что где-то на Урале померла его бабка Фая, ста пяти лет отроду. Плясала на свадьбе, упала, и шейку бедра сломала. Оттого и померла. А так, поди, еще триста лет проскрипела бы, что та Тортила.

Помню еще, я тогда удивилась, что про ту свою прабабку я никогда раньше не слышала. Папа к ней не ездил, и даже не писал ей писем. Да и про смерть ее сказал как-то вскользь, без сожаления. Но сейчас папа явно хотел выговориться.

— ... а потом уж и мы с матерью твоей поженились, и ты родилась. Я бабе Фае письма писал часто, фотографии присылал. А она отвечала: «Что мне твои писульки, Славик? Ну, фотки прислал – а что мне с них толку-то? Лучше б сами в гости ко мне приезжали. А то ведь ни обнять, ни выпить»

Ты маленькая была, годика еще не было. Куда вас с собой в такую даль тащить? Поехал один. Бабка уже тогда старая была, а я ее в глаза только один раз и видел, в детстве...

Папа замолчал, и прикрыл глаза. А мне уже интересно стало: а дальше-то что? Пихаю папу в бок:

— Ну и что дальше?

Папа сунул руку в карман мокрой куртки, достал оттуда карамельку, повертел в пальцах и убрал обратно.

— Приехал я к Фае. Побухать бабка была ой как недурна. Три дня мы с ней встречу отмечали. На что уж я – молодой парень, двадцать пять лет, и то не выдержал. На третий день проснулся и чую – всё, больше не могу. Домой надо выбираться, пока мне бабка печень не угробила. А она причитает: «Вот чёрт: водка кончилась! Ты тут полежи пока, я к соседке Вале сбегаю. У нее бутылку займу. » Я аж застонал. Какая бутылка? Какая Валя? Домой бы ноги унести. Бабка ушла, а я опять уснул...

Просыпаюсь, а надо мной два лица: одно бабкино, второе – бабы какой-то незнакомой. Она смотрит на меня, и плачет. Плачет и причитает: «Боренька, тёть Фай! Вылитый Боренька!», а бабка ей: «Ну! А я что тебе говорила? Одно лицо!»

И ОНИ ПРОТЯГИВАЮТ СВОИ ХОЛОДНЫЕ РУКИ ПРЯМО К МОЕМУ ЛИЦУ. Неприятно. Я на кровати сел и говорю: «Баб Фай, я утром домой поеду», а она мне: «Ну здрасьте! Двадцать лет бабку не видел – и уже домой собрался. Никуда ты не поедешь, пока с Валечкой не выпьешь. » А какая мне Валечка, если я уже пить не могу? Но что-то как-то рюмку выпить заставили, а дальше само все полилось. Тетка та уж ушла, мы вдвоем с бабкой остались. Бабка уж пьяная изрядно. И вдруг ее прорвало: «А ты знаешь, кто эта Валечка? Это ж сноха моя должна была быть. Невеста твоего бати-покойника. Она ж его из армии ждала, мать ей приданое приготовила, я деньги на свадьбу откладывала, дед дом молодым строить начал. А из армии твой отец с лярвой какой-то приперся – мамашкой твоей, чтоб ей на том свете еще раз сдохнуть, курве. Женился, паскудник! Чем она его только взяла-то? Ни рожи, ни кожи! Поди, в постели хороша была – вот он и не устоял. Враз забыл, что у него тут невеста, что мать с отцом на всю деревню ославит – не постеснялся сюда ее притащить. Я как увидела ее – сразу сказала: сведет она Борю в могилу, помяните мое слово. И как в воду глядела. Она ж, скотина, еще родить пять лет не могла, тварь бесплодная. Я Боре говорила: бросай ты эту пустобрюхую, на что тебе с ней мучиться? Сейчас бы Валюшка тебе уж десяток нарожала. Так нет же, не бросил, дурачина. Ну, слава Богу, матушка Богородица смилостивилась – вы с Галькой родились. Я аж специально к ним ездила на младенцев посмотреть – а вдруг не мои? Но вы оба на Борю похожи были. Хоть тут не обманула, гадина... А потом Боря умер. Звонит она мне: «Мама, Боречка умер!» Какая я тебе мама? Мама, ишь ты! Помню, закричала я тогда: «Это ты, это ты, паскуда, Борю уморила! Богом клянусь – и ты на этом свете долго не задержишься!»

Папа судорожно закашлял в платок. Странно так закашлял. Мне даже послышалось, что он прокашлял: «Ссссука». Откашлявшись, развернул карамельку, сунул в рот, похрустел. Я не выдержала:

— А дальше?

— Дальше? А дальше бабка рассказала, что перед свидетелями поклялась: «Весь Урал на коленях исползаю, но найду человека, который эту суку в гроб заколотит. И года не пройдет». Нашла она где-то бабку какую-то. Ведьму, не ведьму – я в них не разбираюсь. Денег той ведьме Фае заплатила много. Но результат того стоил: за месяц до годовщины папиной смерти мама умерла. Верю ли я в эту чернуху? Верю. Сам многие вещи своими глазами видел. Всякое видел, Лида... Конечно, люди потом говорили, что это мама от тоски по отцу заболела да иссохлась. Может, оно и так, кто ж знает? Хочешь конфетку?

— Не хочу. А что потом было?

— Потом... — папа развернул третью конфетку. – Точно не хочешь? У меня целый карман. Нинка на поминках отсыпала от щедрот. А потом я Фае врезал. Нет, не ударил, не пощечину отвесил – я ей врезал. Врезал от души, как здоровенному мужику. И по сей день об этом жалею. Мало врезал. Убить надо было сволочь старую. Я, Лида, и мамку-то почти не помню, представляешь? Запах её помню, голос и глаза — у тебя её глаза... А больше ничего не помню... Зато Фая больше ста лет проскрипела, гадина старая.

Папа отвернулся и замолчал.

Я ждала, что он еще что-то скажет, но папа, что называется, захлопнулся. Такое бывает с неразговорчивыми людьми — раз в десять лет их прорвёт, а потом снова молчат.

Больше мы к той теме не возвращались, но я часто думаю: а как бы я поступила на месте папы? И знаете что? Бить бы старуху не стала. И не потому что жалко её — вовсе нет, а потому что это слишком легко. Я бы тоже нашла ведьму. И тоже заплатила бы. Столько, сколько сказали бы. Потому что в таких вещах как-то не срабатывает фишка с христианской добродетелью и так далее. Я многое могу простить, но такое — нет.

Наверное, из меня бы вышла достойная правнучка бабы Фаи...