АнималькулиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

— Ну, готовы увидеть кое-что по-настоящему интересное? — спросил Михаил Алексеевич. В темноте я не видел его лица, но был уверен, что он лукаво улыбается. Мы находились в подвале больницы, построенной одним из Строгановых для лечения заводских рабочих. Больница появилась незадолго до отмены крепостного права, по назначению не использовалась со времён Октябрьской революции, а ныне и вовсе представляла собой торчащие посреди бурьяна голые стены без окон, дверей и крыши. Мой спутник указал на что-то лучом фонарика. Я глянул и оцепенел. Буквально замер с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью: вдоль стены лежал скелет. Судя по чёрной плесени, покрывавшей его, лежал он здесь уже давно, скорее всего, не один десяток лет. Конечно, зрелище чьих-то бренных останков уже само по себе может вогнать в ступор любого, кроме прожжённых циников, но здесь… Здесь было кое-что другое: скелет принадлежал существу, каких нет и не может быть в природе!Впрочем, считаю нужным дать небольшие пояснения. Я приехал в этот старинный прикамский городок, надеясь собрать кое-какой материал для новой книги. Во второй половине 90-ых интерес ко всему таинственному и сверхъестественному был высок как никогда. Интерес этот подогревали и регулярные публикации о Молёбской аномальной зоне, и показ сериала «Секретные материалы» по первому каналу, и масса книг о потустороннем, заполонивших прилавки. Мне хотелось быть в тренде. Моя предыдущая книга «Йети: хозяин лесов», посвящённая поискам «снежного человека» в российской тайге, неплохо продавалась. Но гонорары, какими бы большими они ни были, рано или поздно заканчиваются. Я решил взяться за новый опус, на сей раз посвящённый загадкам горнозаводского Урала. Это направление показалось мне весьма любопытным: соперничающие династии Демидовых и Строгановых, медеплавильные и солеваренные заводы, подземелья, бунты, особая мифология, элементы которой щедро разбросаны по творчеству Бажова… Было и кое-что ещё: байки о гигантском пауке-людоеде, обитавшем в одном из городских подземелий, и слухи о здешнем враче, немце Михаэле Штокмайере, практиковавшем чёрную магию и бесследно пропавшем вскоре после установления советской власти. Истории об огромных пауках отнюдь не типичны для городского фольклора, поэтому я предполагал, что из них можно выжать что-нибудь стоящее. Я изложил свои идеи издательству, и оно отнеслось к ним вполне благосклонно: предложило новый контракт, выплатило аванс и предоставило полную свободу действий. Как правило, начитавшись материалов о каком-либо заинтриговавшем меня городе, я, планируя поездку, первым делом связывался с руководством местного музея или редакцией газеты (буде таковая имелась). Как правило, и там, и там мне всегда шли навстречу (кому ж не хочется, чтоб о его городе написали в книге!) и рекомендовали какого-нибудь краеведа, обладавшего колоссальными познаниями обо всём необычном и сверхъестественном. Так вышло и здесь: я предварительно созвонился с администрацией музея, а приехав, был радушно встречен Михаилом Алексеевичем, представившимся знатоком местной старины. Был он из тех людей, про которых говорят, что они неопределённого возраста: в одну минуту он казался типичным пенсионером, а в следующую я уже готов был дать ему не больше тридцати пяти. Ростом и комплекцией мой новый знакомый вышел примерно с меня, и самой яркой чертой его внешности была совершенно лысая голова, покрытая нежно-розовой, почти как у младенца, кожей. Ни бороды, ни усов, ни бровей, ни ресниц. Руки старался держать в карманах, но во время короткого рукопожатия я успел заметить, что они были точно такими же — розовыми и безволосыми. Сам Михаил Алексеевич, немного стесняясь, пояснил, что это, вероятно, что-то генетическое, потому как он такой с детства: волосы не растут и загар не пристаёт. Он вообще старался избегать солнца. А ещё категорически отказывался фотографироваться. Отшучивался, «нефотогигиеничен», мол. Ну, у каждого, как говорится, свои тараканы… Зато рассказчиком был великолепным и знаниями обладал сколь обширными, столь и глубокими. Историю родного города он мог поведать, начиная от первых поселений времён похода Ермака и заканчивая вчерашними событиями. А когда я перевёл разговор в русло таинственного и сверхъестественного, привёл меня к руинам бывшей заводской лечебницы. — Скажите, известен ли вам Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм? — спросил краевед, пока мы пробирались через пустырь, поросший высоченным, выше человеческого роста, борщевиком. Я помотал головой. — Неудивительно, — заметил Михаил Алексеевич, — ведь свои труды он обычно подписывал коротко: Парацельс. — Ну! — усмехнулся я. — Кто ж не слышал о Парацельсе! Вы хотите сказать, что этот известный врач и алхимик имеет какое-то косвенное отношение к строгановской заводской лечебнице?— Как врач — никакого, а вот как алхимик — возможно… Вы где-нибудь встречали его рецепт получения гомункулуса?— Ну, готовы увидеть кое-что по-настоящему интересное? — спросил Михаил Алексеевич. В темноте я не видел его лица, но был уверен, что он лукаво улыбается. Мы находились в подвале больницы, построенной одним из Строгановых для лечения заводских рабочих. Больница появилась незадолго до отмены крепостного права, по назначению не использовалась со времён Октябрьской революции, а ныне и вовсе представляла собой торчащие посреди бурьяна голые стены без окон, дверей и крыши. Мой спутник указал на что-то лучом фонарика. Я глянул и оцепенел. Буквально замер с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью: вдоль стены лежал скелет. Судя по чёрной плесени, покрывавшей его, лежал он здесь уже давно, скорее всего, не один десяток лет. Конечно, зрелище чьих-то бренных останков уже само по себе может вогнать в ступор любого, кроме прожжённых циников, но здесь… Здесь было кое-что другое: скелет принадлежал существу, каких нет и не может быть в природе!Впрочем, считаю нужным дать небольшие пояснения. Я приехал в этот старинный прикамский городок, надеясь собрать кое-какой материал для новой книги. Во второй половине 90-ых интерес ко всему таинственному и сверхъестественному был высок как никогда. Интерес этот подогревали и регулярные публикации о Молёбской аномальной зоне, и показ сериала «Секретные материалы» по первому каналу, и масса книг о потустороннем, заполонивших прилавки. Мне хотелось быть в тренде. Моя предыдущая книга «Йети: хозяин лесов», посвящённая поискам «снежного человека» в российской тайге, неплохо продавалась. Но гонорары, какими бы большими они ни были, рано или поздно заканчиваются. Я решил взяться за новый опус, на сей раз посвящённый загадкам горнозаводского Урала. Это направление показалось мне весьма любопытным: соперничающие династии Демидовых и Строгановых, медеплавильные и солеваренные заводы, подземелья, бунты, особая мифология, элементы которой щедро разбросаны по творчеству Бажова… Было и кое-что ещё: байки о гигантском пауке-людоеде, обитавшем в одном из городских подземелий, и слухи о здешнем враче, немце Михаэле Штокмайере, практиковавшем чёрную магию и бесследно пропавшем вскоре после установления советской власти. Истории об огромных пауках отнюдь не типичны для городского фольклора, поэтому я предполагал, что из них можно выжать что-нибудь стоящее. Я изложил свои идеи издательству, и оно отнеслось к ним вполне благосклонно: предложило новый контракт, выплатило аванс и предоставило полную свободу действий. Как правило, начитавшись материалов о каком-либо заинтриговавшем меня городе, я, планируя поездку, первым делом связывался с руководством местного музея или редакцией газеты (буде таковая имелась). Как правило, и там, и там мне всегда шли навстречу (кому ж не хочется, чтоб о его городе написали в книге!) и рекомендовали какого-нибудь краеведа, обладавшего колоссальными познаниями обо всём необычном и сверхъестественном. Так вышло и здесь: я предварительно созвонился с администрацией музея, а приехав, был радушно встречен Михаилом Алексеевичем, представившимся знатоком местной старины. Был он из тех людей, про которых говорят, что они неопределённого возраста: в одну минуту он казался типичным пенсионером, а в следующую я уже готов был дать ему не больше тридцати пяти. Ростом и комплекцией мой новый знакомый вышел примерно с меня, и самой яркой чертой его внешности была совершенно лысая голова, покрытая нежно-розовой, почти как у младенца, кожей. Ни бороды, ни усов, ни бровей, ни ресниц. Руки старался держать в карманах, но во время короткого рукопожатия я успел заметить, что они были точно такими же — розовыми и безволосыми. Сам Михаил Алексеевич, немного стесняясь, пояснил, что это, вероятно, что-то генетическое, потому как он такой с детства: волосы не растут и загар не пристаёт. Он вообще старался избегать солнца. А ещё категорически отказывался фотографироваться. Отшучивался, «нефотогигиеничен», мол. Ну, у каждого, как говорится, свои тараканы… Зато рассказчиком был великолепным и знаниями обладал сколь обширными, столь и глубокими. Историю родного города он мог поведать, начиная от первых поселений времён похода Ермака и заканчивая вчерашними событиями. А когда я перевёл разговор в русло таинственного и сверхъестественного, привёл меня к руинам бывшей заводской лечебницы. — Скажите, известен ли вам Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм? — спросил краевед, пока мы пробирались через пустырь, поросший высоченным, выше человеческого роста, борщевиком. Я помотал головой. — Неудивительно, — заметил Михаил Алексеевич, — ведь свои труды он обычно подписывал коротко: Парацельс. — Ну! — усмехнулся я. — Кто ж не слышал о Парацельсе! Вы хотите сказать, что этот известный врач и алхимик имеет какое-то косвенное отношение к строгановской заводской лечебнице?— Как врач — никакого, а вот как алхимик — возможно… Вы где-нибудь встречали его рецепт получения гомункулуса?

Я напряг память, потому что действительно читал что-то подобное. — Если я не ошибаюсь, — начал вспоминал я, — он писал о том, что нужно поместить в колбу некоторое количество крови, закупорить и закопать эту колбу в навоз на определённый срок? Правильно?— Почти! — кивнул Михаил Алексеевич. — Только в оригинальном рецепте речь шла не о крови, а о мужском семени. По истечении срока, полагал Парацельс, в колбе будет сидеть маленький человечек — точная копия своего создателя. А вот кормить гомункулуса надо как раз таки кровью. Он замолчал. Мы преодолели борщевичные дебри и остановились перед дырой, некогда бывшей входом в лечебницу. Я не торопил собеседника и тоже молчал. — Так вот, — продолжил Михаил Алексеевич, словно прочитав мои мысли. — Интересующий вас Штокмайер весьма увлекался идеями Парацельса. — Серьёзно? — невольно перебил я. — Алхимия? В конце девятнадцатого века? В эпоху пара и электричества?!— И тем не менее, — невозмутимо продолжил краевед. — В обществе в те времена вновь расцвёл интерес ко всему эзотерическому. Это было время господства идей мадам Блаватской, Папюса, Элифаса Леви… Впрочем, всё это в большей степени декадентство и интеллектуальное баловство. Штокмайер был не таков. Он, знаете ли, с немецкой точностью делил свою жизнь на две части — дневную и ночную. Днём это был свято верный клятве Гиппократа доктор с золотыми руками и мягким, полным благожелательности голосом. Ночью же спускался в подвал больницы и предавался там своим оккультным изысканиям. Сложно сказать, когда он спал, да и спал ли вообще!— Вы будто лично его знали! — сказал я. — О, вы не поверите, сколько сил и времени я посвятил изучению жизни и деятельности этого человека! — улыбнулся Михаил Алексеевич. — Удивительная личность!— Верю! Я ведь фактически только из-за него в ваш город и приехал, — кивнул я. — А всё-таки, чем же он занимался? Пытался вырастить в колбе гомункулуса?— Штокмайер был увлечён идеей создания искусственной жизни. С помощью магии и алхимии, понимаете? С этой целью он связался с чернейшими из оккультных обществ Европы и Азии. Одному богу (или чёрту) ведомо, каких усилий это ему стоило! Однако ж, факт в том, что он начал вести регулярную переписку с адептами этих учений и получать выписки из подлинных гримуаров и копии их страниц. Вам что-нибудь говорят названия вроде «Пнакотических рукописей» или «Книга Эйбона»? Нет? Так я и думал. Поверьте мне, это жуткие книги! В них нет ничего похожего на теософию, каббалу или христианский мистицизм. Тексты их настолько… как бы это лучше сформулировать?.. чужды и противны всем традиционным вероучениям, что вполне могут быть правдой. Тут мой спутник прервал рассказ и показал рукой куда-то вглубь здания. — Сейчас, — сказал он, — мы с вами спустимся в подвал — бывшую вотчину алхимика Штокмайера. Если, конечно, вы по-прежнему не боитесь испачкаться. Испачкаться я не боялся. Мы вошли внутрь и, подождав, пока глаза привыкнут к царящему внутри сумраку, пошли куда-то, перешагивая через груды кирпичей и куски обвалившихся перекрытий. Пройдя почти через всё помещение, мы оказались перед провалом, ведущим в совсем уж кромешный мрак. Так мы оказались в подземелье, где луч фонарика высветил скелет, некогда принадлежащий колоссальному пауку. Туловище, похожее на великанскую грудную клетку, восемь оканчивающихся раздвоенными копытами ног и вытянутая голова с изогнутыми, как янычарские клинки, жвалами. По моей скромной оценке, от кончика одной ноги чудовища до кончика другой было не менее трёх метров, а если б эта тварь стояла на них, её ядовитые жвалы наверняка оказались бы прямёхонько против моего лица. — Ох ты ж боже мой! — выдавил я. — Что ЭТО?Я был настолько потрясён, что совершенно забыл про болтающийся на шее фотоаппарат. — Что это? — переспросил я. — Монстр, — послышался из темноты голос Михаила Алексеевича. — Перед вами то, что осталось от первого творения Штокмайера. Но не подумайте, что Штокмайер вырастил его в пробирке, как парацельсовского гомункулуса! В вышеупомянутых мною гримуарах, особенно в удивительной «Книге Эйбона», содержался рецепт создания живых существ, внешне чем-то похожих на бесформенные комки серой слизи. Ползающая протоплазма. Этакие, знаете, амёбы-переростки размером с кошку или кролика. Порождения упоминаемого в книге Уббо-Сатлы, гигантской разумной первоматерии, господствовавшей на Земле, когда та была совсем юной. И, подобно своему прародителю, существа эти обладали зачатками разума. Штокмайер назвал их «анималькули» — «зверюшки». (В своё время, если помните, Левенгук назвал этим словом открывшийся ему микромир. ) Конечно, у каждой отдельной особи умственные способности не превышали таковых той же кошки, но Штокмайер обратил внимание на одну вещь: отдельные экземпляры могли объединяться, действуя как единое целое! Понимаете? Из нескольких ползающих комочков получался один организм. Более того, их ум и память тоже становились едиными — чем больше, тем умнее!Я рассеянно кивал, даже не осознавая, что собеседник всё равно меня не видит, потому как луч фонарика по-прежнему был направлен на скелет паукообразного великана. Честно говоря, то, что рассказывал Михаил Алексеевич про этих «анималькулей», казалось мне чистой воды фантазией. Как человек, не один год зарабатывающий поиском и описанием якобы сверхъестественного, я выработал иммунитет к подобным вещам. В конечном итоге все они хороши только для жадных до мистики потенциальных читателей моей будущей книги. — …Впрочем, выведенные Штокмайером создания были, увы, далеки от совершенства, — продолжал Михаил Алексеевич. — Одной из проблем были их аморфные, лишённые костей тела. Передвигались они медленно, распластавшись по земле, удлиняя, а затем вновь сокращая тела. Но хитрый немец нашёл выход из положения! Гляньте-ка сюда!При этих словах круг света немного сместился и остановился там, где у монстра должен был находиться сустав. Я наклонился, немного недоумевая, присмотрелся и тогда увидел нечто такое, что заставило меня резко выпрямиться и издать короткий нервный смешок: бедро и таз совершенно не подходили друг другу, в обе кости были вбиты или ввинчены металлические штыри, соединённые между собой почти превратившейся в ржавую труху толстой проволокой. — Чёрт возьми! — сказал я, испытывая одновременно и облегчение, и разочарование. — Так это всего лишь чучело!— Разумеется! — послышался из темноты невозмутимый голос краеведа. — Это кости коров, сложенные и собранные в… скажем так, паукообразную конструкцию. Голова — перевёрнутый бычий череп, а то, что вы наверняка приняли за клыки, — самые обыкновенные рога. — Зачем?! — засмеялся я. — Пугать обывателей? Неужели ваш доморощенный Парацельс занимался такой ерундой?!— Отнюдь. Добыть бычьи кости было проще, чем человеческие, а, кроме того, Штокмайеру хотелось создать что-то необычное. Прихоть творца, если хотите. Он собрал скелет, облепил его своими созданиями, а когда они срослись, превратившись в некое подобие мышц, обучил своего монстра ходить. Поэтому все истории про огромных пауков, о которых вы упоминали — чистая правда… Была только одна загвоздка — эти скользкие твари, эти отродья Уббо-Сатлы, как и все создания, вызванные к жизни при помощи тёмных ритуалов, нуждались в человеческой плоти. Понимаете? Оно, — луч фонаря обежал вокруг лежащего скелета, — пожирало людей. Убивало излишне любопытного обывателя ударом копыта, а потом существа облепляли тело и потихоньку переваривали. Краевед произнёс эти слова тем же спокойным голосом, каким часом ранее рассказывал мне об особенностях жизни рабочих на строгановских заводах, но у меня прямо-таки мороз по коже пробежал. И почему-то остро захотелось бежать из этого подвала прочь. — Вы это всерьёз, Михаил Алексеевич? — тихо спросил я. — А это уж как пожелаете! — был ответ. — Скелет перед вами, а верить мне или нет — дело ваше. Но, с вашего позволения, я продолжу. Век гиганта был недолог: оказалось, что выращенные Штокмайером создания, скажем так, нестабильны. В том смысле, что их плоть быстро разлагалась под солнцем. Монстр прожил всего несколько дней, успев убить четверых, после чего заполз в одну из ночей в подвал, где и издох. Доктор же, воодушевлённый первым относительным успехом, вновь погрузился в поиски новых оккультных знаний. Изыскания продолжались почти двадцать лет… Вы же помните, что доктор хотел не просто поиграть в Творца и создать жизнь, но жизнь вечную? Эликсир бессмертия, в некотором смысле. — Нашёл?Из темноты послышался смешок. — Нашёл! — в голосе Михаила Алексеевича почему-то звучала лёгкая ирония. — Выведенное им новое поколение «анималькулей» не особо отличалось от своих предшественников. Они были чуть мельче, но зато, если их вовремя кормить и оберегать от прямого солнечного света, могли жить сколь угодно долго. А ещё они были умнее. Гораздо умнее. Это и сгубило неугомонного доктора. — В смысле? — не понял я. — Пишут, что он примкнул к белому движению во время гражданской, а затем эмигрировал куда-то в Европу. Разве нет?— Пойдёмте, я покажу вам кое-что ещё! — сказал Михаил Алексеевич. — Это будет завершение нашей экскурсии. Только аккуратней — на полу тут чёрте что навалено. Он вновь повёл меня куда-то. Куда именно, определить было трудно, поскольку единственным ориентиром для меня был только прыгающий круг света, поэтому я уловил лишь то, что идём мы прямо, никуда не сворачивая. Я изо всех сил старался не отставать, но идти быстро, не видя собственных ног, оказалось отнюдь не просто, поэтому, когда я нагнал своего проводника, тот уже стоял и обводил лучом пространство небольшого закутка. Когда фрагменты того, что выхватывал из темноты свет, сложились в голове в единую картину, я вновь обомлел. Аккуратно, один к одному, на полу лежали скелеты. Только не коровьи, а человеческие. Числом не менее тридцати. Передо мной было самое настоящее массовое захоронение. Я не смог вымолвить ни слова, только шумно выдохнул. — Вот тот, — сказал краевед, направив луч на бренные останки в самом дальнем углу, — когда-то был достославным доктором Штокмайером. — Он… умер? — выдавил я. Наверное, ничего более дурацкого спросить было нельзя, но я чувствовал себя совершенно растерянным и даже удивился, что вообще смог произнести что-то членораздельное. — Его съели, — ответил Михаил Алексеевич. — Помните, я говорил, что новое поколение существ, выведенных им, было намного умнее предыдущих? В какой-то момент они решили, что присутствие создателя их тяготит. И они поступили с ним точно так же, как и с прочими, лежащими здесь, — съели. Облепили всё тело и обглодали дочиста. А потом… потом из подвала вышел человек, внешностью немного похожий на доктора и в его одежде, но всё же совершенно чужой. — Не понимаю… — пробормотал я. — На самом деле, всё просто. Завладев чужим скелетом, «анималькули» срослись вместе, имитируя человеческую кожу, глаза, нос, губы и уши. «Человек» этот ничем особо не выделялся среди обычных людей, ну разве что поначалу был молчалив. Но только поначалу. Доктора, конечно, хватились, но время было смутное: люди гибли и пропадали без вести каждый день, поэтому особо искать и не стали, а уж потом решили, что он тайком покинул страну. Тут мой задремавший было внутренний скептик вновь поднял голову. Я вдруг понял, что всё рассказанное может быть ещё одной городской легендой. Ведь фактом было только одно — наличие человеческих останков в подвале давно заброшенного здания. Скорее всего, то были забытые жертвы террора, красного или белого. Это, конечно, ужасно, но ничего сверхъестественного. Ну а всё остальное — плод безудержной фантазии провинциального краеведа. Что ж, читателям я изложу именно его версию, она чертовски интересная. Впрочем, чувствовалось, что история ещё не закончилась…— Михаил Алексеевич, — спросил я. — Если эти существа, эти «анималькули», как вы их называете, ушли отсюда, приняв человеческий облик, почему скелет несчастного доктора лежит там, в углу? И откуда взялись прочие?Ответ не заставил себя ждать:— Видите ли, дорогой мой, «анималькули» могли лишь имитировать человеческую плоть, да и то не всю (изобразить волосы и ногти у них не получалось), а мёртвый костяк — вещь недолговечная, хрящи и связки разлагаются быстро. Проще говоря, скелеты нужно регулярно менять. Собственно говоря, мы здесь именно за этим. После этих слов свет погас. — Опа! — непроизвольно вырвалось у меня. — Батарейки сдохли?Вместо ответа из темноты раздался короткий смешок, очень мне не понравившийся. — Михаил Алексеевич? — осторожно позвал я. Молчание. Я замер и прислушался. Из окружавшей меня непроглядной темноты донёсся странный, какой-то «склизкий» звук. В голове мигом возникла неуместная ассоциация: целый таз холодца вывалили на стол, а потом одну сторону стола приподняли, и холодец скользит по столешнице, пока не достигнет края и не упадёт на пол. Мне вдруг стало невыносимо жутко. Я вспомнил, что во время короткого рукопожатия, которым мы обменялись с краеведом при встрече, мне показалось, что у него нет ногтей. И понял, что ни за что на свете не хочу, чтобы тот, кто стоит в темноте, дотронулся до меня ещё раз. И вот тут я вспомнил про болтающийся на шее фотоаппарат с мощной вспышкой, которая всё это время была включена. Я мысленно возблагодарил и ангела-хранителя — за подсказку, и самого себя — за то, что в своё время не поскупился и оставил в магазине фототоваров круглую сумму. Я направил камеру наугад в темноту и нажал на кнопку спуска. Яркий белый свет на долю секунду озарил пространство подземелья, выхватив силуэт стоящего буквально в двух шагах существа, которое теперь если и напоминало человека, то лишь тем, что стояло на двух ногах. Оно остолбенело, а я получил шанс. Перезарядка вспышки занимала не более пары секунд. В следующий раз я направил её в противоположную сторону, и она осветила мне путь к спасению. И я побежал, если можно назвать бегством такой способ передвижения: два прыжка в темноту — вспышка в сторону преследующей меня твари — две секунды ожидания — вспышка в сторону пути отступления — снова два прыжка… Один раз упал, чудом не разбив фотоаппарат, несколько раз ударился обо что-то. В памяти даже не отложилось, как я выбрался из подвала, выпрыгнул через давным-давно разбитое окно в заросли борщевика и нёсся, не разбирая дороги, пока не добежал до первых жилых кварталов. Стоит ли говорить, что в тот же день я забрал из гостиницы вещи и поехал на вокзал, чтобы покинуть город первой же электричкой? И сидел в ожидании посадки, нервно разглядывая каждого входящего в зал ожидания?

Я никому ничего не стал рассказывать. Уже из дома я позвонил по межгороду в краеведческий музей и спросил, числится ли в их рядах сотрудник по имени Михаил Алексеевич. Сначала мне ответили, что никакого Михаила Алексеевича у них нет, но потом вспомнили, что да, был такой сотрудник, но пропал без вести около пяти лет назад — вышел вечером с работы, а до дома не дошёл. «А кто им интересуется?» — спросили на том конце. Я промямлил что-то невнятное и повесил трубку. Полуотснятую плёнку я отнёс в ближайшую фотолабораторию, попросив, чтобы напечатали все отснятые кадры. И теперь у меня есть четыре снимка десять на пятнадцать, на которых нечётко виден светлый силуэт на фоне абсолютной черноты. Силуэт этот отдалённо напоминает восковую фигуру человека, которая начала плавиться. Эти фотографии — единственное доказательство того, что ужас, с которым я встретился в маленьком старинном городке, реален. Я так и живу с этим ужасом внутри. Я хожу по улицам, постоянно озираясь — я боюсь лысых людей. Зимой легче — зимой все в шапках. А ещё боюсь того, что рано или поздно оно (они?) найдёт меня, ведь оно знает, кто я и откуда. Оно придёт в мой дом днём или ночью и сделает так, чтобы я впустил его. А потом, может быть, спустя всего час, из моих дверей выйдет человек моего роста и моей комплекции. На нём будет моя одежда и даже черты его лица будут чем-то напоминать мои. Но это буду не я.