Алмазы для мизантропаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

- Мэм, если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я не знаю, что я с вами сделаю… - взревел аптекарь, крупный детина с багровым лицом и красными, налитыми кровью глазами. - О, это угроза? Я немедленно пожалуюсь шерифу. И кто это допустил, чтобы такие хамы и грубияны, такие неучи и прощелыги торговали лекарством? Я ровным счетом ничего такого не сказала, чтобы вы вели себя так… Так агрессивно. Я всего лишь хочу знать, почему всего неделю назад такой же флакон стоил у вас в два раза дешевле? Также мне не внушает доверия эта склянка – в прежний раз она была из более темного стекла. И запах настойки был другой… И этикетка какая-то подозрительно грязная… И пробка другого цвета. И вообще, почему у вас никогда не бывает сдачи… И лицо у вас какое-то несвежее…- К черту, пошла к черту!Огромный разъяренный аптекарь-шар выкатился из-за прилавка и со стеклянными, пылающими ненавистью глазами-прожекторами грозовой тучей навис над всего лишь за минуту ставшей ему такой омерзительной старухой. На секунду воцарилось подозрительное молчание, которое бывает перед страшным ненастьем. На физиономии старухи сначала заиграло сладкое злорадство – она добилась-таки своего – выбила из колеи такого всегда спокойного и уравновешенного аптекаря. Но следом ее посетила и другая мысль: дело для нее может закончиться плачевно. - Вон, пошла вон… – прохрипел аптекарь; в левом глазу его лопнул сосуд, образовав яркую звездочку. Видно было, что давление у него зашкаливает, а пульс скоро пробьет кожу на взмокших висках. Он схватился рукою за сердце и всхлипнул. Старуха, видя свой полный триумф, осознав, что гроза прошла мимо и враг повержен, торжественным шагом направилась к двери и, обернувшись, добила слабонервного аптекаря:- А еще я пожалуюсь в медицинский лицензиат, чтобы там разобрались, кому следует выдавать разрешение на торговлю. И она, сделав паузу, театрально хлопнула дверью. Давно шатавшееся в дверном окошке цветное мозаичное стекло вылетело и вдребезги разбилось. Этот звук, казалось, напрочь разбил сердце аптекаря. Он застонал и присел на пол. Все это время за происходящим наблюдал помощник аптекаря, молодой парнишка лет восемнадцати. Он подбежал к боссу, приподнял его и потащил за прилавок. Потом оглянулся на разбитую стеклянную дверь и в сердцах произнес:- Вот ведь старая стерва!Старуха, словно вампир, насытившийся свежей кровью, счастливая и окрыленная, проматывая, как кинопленку, весь свой монолог, который можно было смело назвать «изъятие души дьяволом», благополучно добралась до дома. Начинало темнеть. Подойдя к воротам, она вдруг резко остановилась. «Гнусный Бен» - было написано на воротах. Она оглянулась, ожидая еще какого-нибудь подвоха, потом провела ладонью по написанному. Это был мел. Она быстро начала его стирать. «Наверное, опять подлые мальчишки шалят», – подумала старуха. Какая-то ядовитая мысль пришла в ее голову, она сжала губы, и злорадно их искривив, хмыкнула, но этого никто уже не увидел – опускалась ночь. Старуха зажгла свечу, села за столом у зеркала. Прижмурив едкие, глубоко сидящие в черепе и обрамленные морщинами глаза, она долго смотрела на свое отражение. «И что он так разошелся?» – спросила она свое отражение. «Что за люди пошли. А на вид и не скажешь, крепыш такой. Да, да, да, а нервы у него ни к черту. Так скоро посмотришь – и общаться не с кем будет. Вот ведь хорошо, что мне встретился это старый проходимец Эштон, или как там его? Врет, поди, гад, что «Эштон», халдей какой-то. Ну, впрочем, бес с ним». Старуха вытянула из ящика стола альбом с фотографиями. «А не устроить ли мне сегодня вечер воспоминаний? До полуночи еще далеко». Она листала альбом, комментируя вслух. - Ах, какая славная крошка, какая лапочка. А здесь – еще совсем мелюзга, а какой характер просматривается. Вот школа. Умница, не то, что все эти рожи… Колледж. Ну, здесь и вовсе все славненько… Или вот, свадебные снимки – угораздило же… Это я на работе, в кругу, так сказать, коллег – пропали они пропадом, упыри тупоголовые… Это с соседом Фрэнком – дурак, каких свет не видывал. Вот достанется же родня – полные идиоты… Знакомые, соседи – скоты и выродки. Как жить утонченному человеку среди своры этих ублюдков? Иногда даже хорошо, что встречаются такие Эштоны…Старуха окончила свой нудящий монолог, брезгливо отшвырнула фотоальбом. Часы, стоящие на камине, пробили двенадцать раз. «Вот и времечко пришло», проговорила она и взглянула в зеркало. Оттуда на нее смотрела невиданной красоты девушка. - Господи, как же я хороша! – произнесла теперь уже девушка-старуха. Несколько минут она никак не могла наглядеться на себя: трогала руками щеки, губы, провела ладонью по плечам и с совершенно счастливой улыбкой, адресованной исключительно себе, задула свечу и отправилась спать. - Мэм, если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я не знаю, что я с вами сделаю… - взревел аптекарь, крупный детина с багровым лицом и красными, налитыми кровью глазами. - О, это угроза? Я немедленно пожалуюсь шерифу. И кто это допустил, чтобы такие хамы и грубияны, такие неучи и прощелыги торговали лекарством? Я ровным счетом ничего такого не сказала, чтобы вы вели себя так… Так агрессивно. Я всего лишь хочу знать, почему всего неделю назад такой же флакон стоил у вас в два раза дешевле? Также мне не внушает доверия эта склянка – в прежний раз она была из более темного стекла. И запах настойки был другой… И этикетка какая-то подозрительно грязная… И пробка другого цвета. И вообще, почему у вас никогда не бывает сдачи… И лицо у вас какое-то несвежее…- К черту, пошла к черту!Огромный разъяренный аптекарь-шар выкатился из-за прилавка и со стеклянными, пылающими ненавистью глазами-прожекторами грозовой тучей навис над всего лишь за минуту ставшей ему такой омерзительной старухой. На секунду воцарилось подозрительное молчание, которое бывает перед страшным ненастьем. На физиономии старухи сначала заиграло сладкое злорадство – она добилась-таки своего – выбила из колеи такого всегда спокойного и уравновешенного аптекаря. Но следом ее посетила и другая мысль: дело для нее может закончиться плачевно. - Вон, пошла вон… – прохрипел аптекарь; в левом глазу его лопнул сосуд, образовав яркую звездочку. Видно было, что давление у него зашкаливает, а пульс скоро пробьет кожу на взмокших висках. Он схватился рукою за сердце и всхлипнул. Старуха, видя свой полный триумф, осознав, что гроза прошла мимо и враг повержен, торжественным шагом направилась к двери и, обернувшись, добила слабонервного аптекаря:- А еще я пожалуюсь в медицинский лицензиат, чтобы там разобрались, кому следует выдавать разрешение на торговлю. И она, сделав паузу, театрально хлопнула дверью. Давно шатавшееся в дверном окошке цветное мозаичное стекло вылетело и вдребезги разбилось. Этот звук, казалось, напрочь разбил сердце аптекаря. Он застонал и присел на пол. Все это время за происходящим наблюдал помощник аптекаря, молодой парнишка лет восемнадцати. Он подбежал к боссу, приподнял его и потащил за прилавок. Потом оглянулся на разбитую стеклянную дверь и в сердцах произнес:- Вот ведь старая стерва!Старуха, словно вампир, насытившийся свежей кровью, счастливая и окрыленная, проматывая, как кинопленку, весь свой монолог, который можно было смело назвать «изъятие души дьяволом», благополучно добралась до дома. Начинало темнеть. Подойдя к воротам, она вдруг резко остановилась. «Гнусный Бен» - было написано на воротах. Она оглянулась, ожидая еще какого-нибудь подвоха, потом провела ладонью по написанному. Это был мел. Она быстро начала его стирать. «Наверное, опять подлые мальчишки шалят», – подумала старуха. Какая-то ядовитая мысль пришла в ее голову, она сжала губы, и злорадно их искривив, хмыкнула, но этого никто уже не увидел – опускалась ночь. Старуха зажгла свечу, села за столом у зеркала. Прижмурив едкие, глубоко сидящие в черепе и обрамленные морщинами глаза, она долго смотрела на свое отражение. «И что он так разошелся?» – спросила она свое отражение. «Что за люди пошли. А на вид и не скажешь, крепыш такой. Да, да, да, а нервы у него ни к черту. Так скоро посмотришь – и общаться не с кем будет. Вот ведь хорошо, что мне встретился это старый проходимец Эштон, или как там его? Врет, поди, гад, что «Эштон», халдей какой-то. Ну, впрочем, бес с ним». Старуха вытянула из ящика стола альбом с фотографиями. «А не устроить ли мне сегодня вечер воспоминаний? До полуночи еще далеко». Она листала альбом, комментируя вслух. - Ах, какая славная крошка, какая лапочка. А здесь – еще совсем мелюзга, а какой характер просматривается. Вот школа. Умница, не то, что все эти рожи… Колледж. Ну, здесь и вовсе все славненько… Или вот, свадебные снимки – угораздило же… Это я на работе, в кругу, так сказать, коллег – пропали они пропадом, упыри тупоголовые… Это с соседом Фрэнком – дурак, каких свет не видывал. Вот достанется же родня – полные идиоты… Знакомые, соседи – скоты и выродки. Как жить утонченному человеку среди своры этих ублюдков? Иногда даже хорошо, что встречаются такие Эштоны…Старуха окончила свой нудящий монолог, брезгливо отшвырнула фотоальбом. Часы, стоящие на камине, пробили двенадцать раз. «Вот и времечко пришло», проговорила она и взглянула в зеркало. Оттуда на нее смотрела невиданной красоты девушка. - Господи, как же я хороша! – произнесла теперь уже девушка-старуха. Несколько минут она никак не могла наглядеться на себя: трогала руками щеки, губы, провела ладонью по плечам и с совершенно счастливой улыбкой, адресованной исключительно себе, задула свечу и отправилась спать. В камине догорал огонь, его последние отблески изредка освещали стену, на которой висел портрет Бена Гава, того самого, который только что отправился спать. Да, Бен Гав, он же девушка-старуха. Дело со всей этой чертовщиной закрутилось тогда, когда на прошлой неделе Бен был в аптеке. Он пришел купить себе какое-нибудь успокоительное. Ну а может, была у него и еще какая цель, кто его знает. Просто по какой-то «роковой», наверное, «случайности», где бы он ни появлялся, всегда разгорался грандиозный скандал. Поэтому, увидев его, гуляющего по улице, прохожие быстренько переходил на другую сторону. А бродячие городские собаки, которые обычно ластились к каждому встречному, увидев его, опускали головы и, поджав хвосты, быстро семенили прочь. Все дело было в его скверном характере. Бен был гениальным скандалистом, склочником, циником и ханжой. Причем все эти качества достигли в нем такого апогея, что никто в этом маленьком городке не превосходил его в этом искусстве. Даже простой разговор с ним – обыкновенный, разговор ни о чем, стоил себе дороже. Люди плевали ему вслед и вообще старались обходить стороной. Но вот, неделю назад, случайно, в аптеке, где он покупал «успокоительное», он познакомился с приезжим из другого города, и, как ни странно, не случилось никакого конфликта, как это обычно с ним бывало. Напротив, они, словно закадычные друзья, пошли домой к Бену, по дороге шутя, смеясь и похлопывая друг друга по плечам. Пробегавший поблизости пес присел на дороге, вытаращив глаза на эту странную шумную парочку. А когда двое скрылись в доме Бена, пес стал лаять, поворачивая морду в разные стороны: дескать, поглядите, люди добрые, не конец ли это света – Бен гостей в дом ведет!И правда, из-за заборов в щелочки подглядывали ребятишки, которые были большие мастера писать комментарии на заборе и воротах Бена. И, конечно же, каждый у себя дома рассказал, что к Бену-Гнусу, как его звали за глаза в городе, пришел незнакомец, что само по себе исключено ка факт вообще. Но что еще интересней, так это то, что через несколько дней после первого гостя из дома Бена выходила, а затем входила никому не знакомая старуха, что вконец поставило в тупик всех сидящих за заборами. Чудом было, что Бен-Гнус – то ли от постоянного одиночества, то ли по мановению волшебной палочки – вдруг проникся доверием к новоиспеченному другу. Скорее всего, без магии здесь не обошлось. Когда Бен донимал аптекаря своими расспросами, мистер Эштон, так звали незнакомца, долго и пристально смотрел на него, стоя у окна. Бен обернулся, словно что-то его дернуло. Незнакомец улыбнулся ему и, слегка кивнув, жестом поманил к себе. Уже через минуту они дружной парой, словно были знакомы тысячу лет, направились к Бену в дом. Что это было, никому не ведомо. Но только спустя несколько часов, уже поздней ночью, местный врач, сосед Бена, возвращаясь от тяжелобольного и проходя мимо, совершенно случайно услышал отрывки фраз, брошенных гостем соседа:- … запомни, Бен, только три шанса…Дело таки происходило глухой ночью, доктор был утомлен и сам уже сомневался, что услышал это. Его больше удивил сам факт, что у Бена мог быть гость. Ну а так, как он был человек интеллигентный и воспитанный, о нечаянно услышанном никто не узнал. На следующий день, в воскресенье, из ворот Бена Гнуса вышла необычайно красивая девушка. Она направилась по Мейн-стрит прямехонько к городской площади, где каждые выходные летом проходили увеселительные мероприятия: танцы, конкурсы и тому подобное. Там всегда собиралось много молодежи: парни, молодые неженатые мужчины, девушки и подростки. Так как городок был небольшой, то уже издали можно было увидеть всех идущих на эту площадь. Замужние женщины, и особенно старушки, любили поглазеть на проходящую молодежь, посудачить и почесать языки, ведь в их молодости, конечно же, все было по-другому, по-правильному, не то, что у нынешней молодежи. И вот на дороге к площади показалась девушка-сказка, принцесса, которая по какой-то ошибке оказалась в этом захудалом городишке. Местные парни головы сломали, оборачиваясь и ошарашенно пялясь на такую красоту. Самый смелый спросил:- Как тебя зовут?- Лиззи. – ответила девушка-сон. - Почему я не видел тебя здесь раньше?- Я недавно приехала в гости к дяде. - А дядя кто? Я здесь всех знаю!- А тебе не все ли равно? Даже и не подкатывай! Не по себе сук рубишь! Иди-ка к своей Берте-швее. Парень сильно удивился: красивая незнакомка, приезжая – и так много знает о нем. Но и это еще было полбеды. Так грубо с ним не разговаривала даже его малышка Берта, когда он ей нагло, почти на глазах, изменял с другими девчонками. - Да пошла ты, дура. – парень перепрыгнул через клумбу и оказался в аллее. - Здорово ты его отшила, красотка – как сквозняком снесло. – завязал разговор молодой, лет тридцати пяти, зажиточный фермер. – Я слышал, тебя Лиззи зовут?- Зовут, да не ко всем иду. Иди умойся, деревня, а то от тебя навозом за милю разит. – парировала девушка. Фермер ошалело пригнулся, словно его ударили по голове. - Да больно надо. – И он пошел прочь. А девушка летела дальше, к центру площади, туда, где в толчее танцевала почти вся городская молодежь. Увидев ее, крайние из танцующих приостановились. Потом играть перестал один из музыкантов, а через минуту-другую музыка смолкла вовсе. Девушки и парни во все глаза смотрели на Лиззи. Она действительно была красива какой-то неземной красотою. - Как тебя зовут? – спросил музыкант. - Лиззи. - Можно я провожу тебя сегодня до дома? – вдруг спросил он и сам себе удивился. - Проводить не проблема, удивляет наглость, с которой ты смеешь надеяться на взаимность красавицы, не имея в кармане ни гроша, музыкантишка несчастный. Парень сильно покраснел, но, стараясь сохранить достоинство, ответил:- А ты что, мой кошелек видела?- Да уж всем известно, что ты и твоя мать последние в городе голодранцы, артисты недоделанные. – зло ответила девушка. - Да кто она вообще такая? – тут из толпы танцующих вышла огромная Марта – разбитная молодуха неопределенного возраста. Она давно метила в жены веселого музыканта. Была она высокая, грудастая и такая рыжая, что, казалось, веснушка не помещается на веснушке, за что и прозвали ее Рыжей Мартой. И вот, подойдя вплотную, так, что огромный ее бюст оказался на уровне глаз красотки Лиззи, и, уперев руки бедра, она выдала:- Это что за … такая, мокрица этакая, раздавлю, как… – и добавила еще и еще парочку непечатных слов в адрес Лиззи. Вся толпа напряглась в ожидании чего-то забавного. Но молчание длилось недолго. - Кобыла ты сисястая, тебе бы впору на ферму пойти, к племенным быкам, а ты по танцам шляешься, поди в городе всех уже повидала! Убери свои рыжие патлы, можно подумать, что тебя здесь кто-то боится. Потаскуха рябая!Рыжая Марта была не из робкого десятка, но когда вся площадь взорвалась диким хохотом, ей оставалось только удалиться. - Да ты куда? – кричала Лиззи ей вдогонку. – У меня еще есть, что тебе сказать!Но Марты и след простыл. По толпе пошел шепот:- Кто такая?- Девка красивая, но язык больно поганый. - Я сегодня утром видел: из дома Бена Гава выходила. Племянница, должно быть. - Да, а откуда про всех нас знает, если только приехала?- А бес их знает. Еще та семейка, что дядя, что племянница!- При таком грязном языке и красота не заметна!- Это точно!Слыша все это, Лиззи вдруг стала распаляться. Она раскраснелась, сразу подурнела и со злом и ненавистью закричала:- Да чтоб вы все околели, гады, чтоб вам пусто было, чтоб вы все провалились, чтоб вас черти побрали!Выпалив весь запал накопившейся ненависти, девушка-чудовище развернулась и пошла прочь – восвояси. Вслед ей засвистели и заулюлюкали. Она шла по дороге с гордо поднятой всем назло головой, но из глаз ее неудержимо лились слезы. Толпа гудела и возмущалась, кто-то даже предложил прийти ночью к дому Бена Гнуса и разбить ему окна. Вот ведь чертова семейка!Лиззи шла и шла. Она уже выла навзрыд, пока одна из сердобольных старух не спросила из окна:- Какая славненькая! И кто же тебя так обидел?- Чтоб ты сдохла, старая дура! – страшным голосом взревела Лиззи. Старуха чуть не выпала наружу. Ее великовозрастный сын помахал Лиззи из окна увесистым кулаком. - Убью! – заорал он ей вслед. Лиззи подняла лежащий на дороге булыжник и, кинув в окно, откуда доносились угрозы, кинулась бежать. Вслед ей раздался звон разбитого стекла. Подходя к дому, она обнаружила у самых своих ворот кучу навоза. Это уже было слишком! Подлый фермер отомстил ей за публичное оскорбление. Делать было нечего, Лиззи толкнула ворота. Внутрь двора, почти до входной двери, ввалилась часть навоза. Вокруг витали деревенские ароматы. Лиззи по-мужски пнула ногой вонючую кучу, вымазалась и, еще громче зарыдав, вбежала в дом. Затворив дверь на все замки и засовы, Гнусный Бен посетил ванную комнату, переоделся, наглухо зашторил все окна и стал ждать полуночи. Оставался еще один шанс, всего один шанс. Тогда, как под гипнозом, он слушал Эштона, говорящего ему:- Бен, вы ведь добрейшей души человек, поверьте мне, я (он сделал акцент на слове «я») это знаю. Хотите, я дам вам возможность понять это самому и исправиться. И тогда у вас наступит совсем другая жизнь, совсем другая, Бен! И все будут называть вас Добрейший Бен. И он, словно во сне, с блаженной улыбкой на лице, кивая головой в такт его словам, согласился на эту огромную авантюру. И тогда Эштон дал ему три маленьких, как пшеничное зернышко, кристаллика. Бен должен был их проглотить, как леденцы из рождественской банки. - И три, Бен, запомни, всего три перевоплощения должны помочь тебе стать настоящим человеком. Я думаю, у тебя получится. Ну а если вдруг нет, и эти три кристалла окажутся у меня в ладони, то я, к сожалению, вынужден буду отдать их кому-нибудь другому. Теперь запоминай. В первом воплощении ты будешь старой женщиной – это, несомненно доброта, мягкость, самопожертвование; затем – юной девушкой – это кротость, ласка, любовь; и наконец ребенком – самой непосредственностью, с душою, нараспашку открытой всему миру. В камине опять догорал огонь и освещал стену с портретом хозяина дома. На какое-то мгновение Бену показалось, что это не он сам, а Эштон укоризненно смотрит на него и говорит:«Бен, Бен, ты дважды не усвоил урок! Запомни, ведь остался всего один шанс…»- Да пошел ты… – Бен встал и снял портрет со стены. - Наваждение какое-то. Скорее бы уже полночь, когда свершается чудо перевоплощения. Как это здорово – морочить людей, обливать их налево и направо их же грязью!«Несовершенные, совершенно несовершенные» – он улыбнулся игре слов, сказанных самим же. - Нести добро, всех прощать, любить. Как же, сейчас. Не дождетесь! Мне бы рогатку большую, такую, чтобы выбить соседской кошке глаз, или стрельнуть по толстой заднице тетке Молли, кошкиной хозяйке!И тут, глянув в зеркало, Бен обнаружил, что он уже – десятилетний мальчишка. За своими мизантропическими мыслями он как-то прослушал бой часов. - Скорее бы утро, надо срочно раздобыть где-нибудь рогатку. После завтрака мальчишки, как всегда, играли на своем пустыре. Сегодня они играли в «истории». Один начинал, другой продолжал и так, пока не получится целый рассказ. Он должен быть веселый, с приключениями, яркими и сильными героями, с красивыми девчонками, со злодеями, которых в конце главный герой побеждал. Маленький Бен подошел к дружной компании ребят:- Привет, во что играем? – спросил он. - А ты кто? Мы тебя не знаем. - Я Бен, приехал вчера в гости к тете Молли. Дети познакомились с ним и предложили поиграть вместе, рассказав перед этим Бену суть их увлекательной игры. - Теперь ты продолжай. – сказал мальчик Боб. - А, какая-то скучная ваша история, надо чего-нибудь пострашнее. Ну, к примеру, маньяка-убийцу детей, или живодера, который издевается над зверюшками. Стоящий рядом карапуз лет четырех-пяти скривил лицо и обронил слезу, а потом и вовсе спрятался за старшего брата. - Ты это серьезно, Бен? Или шутишь? Если шутишь, то это плохая шутка. - А ты сам как думаешь?Малыш, прятавшийся за братом, начал хныкать. - Да ну вас, тоска зеленая, пойду-ка я лучше постреляю из рогатки голубей. - Чокнутый. – пропищала единственная на всю компанию девчонка. – Ну и уходи, сто лет мы тебя не знали!Бен, отойдя на десяток метров, резко развернулся, вытащил из кармана рогатку, прицелился и попал свинцовой пулькой девочке в руку. Она вскрикнула и громко заплакала. И тут маленькому Бену пришел конец. Вся ватага ребят кинулась за ним вдогонку. Погоня длилась с полминуты. Они сбили его с ног, колошматя по чем попадя, девчонка даже изловчилась в общей толчее дернуть его за ухо. Через несколько минут он один лежал недалеко от пустыря весь в ссадинах, с разбитым носом и красным разбухшим ухом. - Какие злые дети. – услышал он добрейший голос соседки – тети Молли. – Ты чей мальчик? Вставай, давай-ка я тебе помогу, хоть смажу йодом ссадины. Зайдем ко мне в дом. Кто твои родители? Я их знаю – все хлопотала тетка Молли, пытаясь поднять с земли Бена и отряхивая его от пыли и сухих листьев. - За что же эти гадкие дети так тебя излупцевали? А?Но вот в какую-то секунду добросердечная тетя Молли отпрянула от мальчика Бена, помянула господа Бога и, отвернувшись, поспешила восвояси. Мальчик Бен был сущий дьявол – лицо его искажала такая гримаса, что старая женщина решила не рисковать. - Боже мой, боже мой! – только и повторяла она, удаляясь к своему дому. Бен люто ненавидел ее и не желал от нее никакой помощи. «Зачем она пришла и увидела мой позор? Эта смешная, толстая и несуразная тетка Молли!» негодовал он. Бен плакал навзрыд, катался по пустырю, с остервенением вырывал руками траву вокруг себя. Наконец он утих, лежа лицом к земле. Бродячая собака, пришедшая на пустырь, тихо подошла к нему стала лизать ссадину на его руке. Бен быстро вскочил, достал рогатку, пристроил в нее пульку и почти в упор выстрелил в собаку. От неожиданной боли та страшно завизжала и понеслась прочь. Бен хохотал, у него была истерика. Сегодня он победил хотя бы собаку. Весь оставшийся день он прослонялся по пустырю, стегая налево и направо бурьян здесь же подобранной палкой. Он с остервенением сек макушки сорняков, шмыгал носом и то и дело поворачиваясь в сторону, куда ушли побившие его дети, показывал кулак. А когда вся желчь в нем перекипела, он мирно уснул в шалаше, который соорудил себе из наклоненных стеблей бурьяна. Если бы кто-то увидел сейчас спокойно дремлющего ребенка с ярко играющим на щеках румянцем, то в жизни не подумал, что в этом маленьком чудовище яда больше, чем у водяной гадюки. Ровно в полночь Бен Гав возвращался домой. Полная луна светила ему в спину, и на каменную мостовую фигура его отбрасывала какую-то страшную тень. К ночи поднялся сильный ветер, он раздувал полы его незастегнутого пиджака, почти разрывал их на части, создавая иллюзию летучей мыши. «Эх, подпалить бы сейчас весь этот город к чертовой матери» – подумал Бен. – «О, как будут метаться все эти мерзкие людишки, какой дикий переполох тут начнется!». Представив это, он вдруг дико расхохотался. С новой силой налетел ветер, жутко взъерошив его волосы и растопырив поды пиджака – и на мостовую, много повидавшую на своем веку, упала страшная демоническая тень, которая была, наверное, настоящим отображением сути этого индивида, его темной, не излучающей света души. Вновь случилось так, что в эту ночь местный доктор шел от роженицы. При виде такого жуткого явления, как спятивший Бен, ему стало не по себе. Он не был суеверным, но на него нашла такая оторопь, словно он наяву повстречал демона ночи. Прислонившись всем телом к кирпичной стене и обронив свой докторский чемоданчик, он чуть ли не вжался в камень и если мог бы, то наверняка испарился с этого злосчастного места. Бен, в страшном своем шествии, пронесся мимо него. И как-то сразу поутих ветер и доктор, схватив свой чемодан, свернул с улицы и скрылся в своем переулке со скоростью света. Спустя некоторое время, уже в другом городе и на другом конце света в ночном кафе, за столиком у окна сидел маг и чародей Эштон. Он близоруко щурился, рассматривая три маленьких алмазных крупинки, лежащие на его ладони, и сосредоточенно о чем-то думал. Он собрал их из звездной пыли и вложил в них большую силу перемен, силу перевоплощения, полагая, что из первозданного праха – девственно чистого материала можно создать нечто идеальное… и безупречное. Только теперь понял он, что не в силах состязаться с самим всевышним, который вместе с телесной оболочкой наделяет каждое живое существо душою – этой никем еще непознанной субстанцией, которая и отличает человека от истукана. И, видимо, по какой-то причине, известной только ему, этой божественной энергией одаривается не каждый. Вот и встречаются на белом свете Гнусные Бены, которые, чувствуя свою духовную ущербность, подпитываются чужой, светлой и чистой энергией, данной смертным свыше. Эштон вышел на ночную улицу – недавно прошел дождь, но небо уже прояснилось. Светила полная луна, зеркалами блестели лужи. В одно из зеркал он стряхнул с ладони три крошечных алмазных звездочки. Всего на долю секунды сверкнули они в холодном лунном свете и навечно пропали в темном омуте лужи. Люди будут ходить по ним, топча ногами, и никогда о них не узнают. Маг вдруг понял: никакие алмазы, даже волшебные, с их холодным светом, не заменят самую обыкновенную, горячую и живую человеческую душу.