Афера Александра Политковского: растрата фондов Военного министерства (Россия, 1853)Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

Петербург эпохи Императора Николая Первого можно по праву считать одной из живописнейших столиц Европы. Крупнейшая мировая Империя воздвигла на берегах Невы столицу, блеск и роскошь которой вполне соответствовали особой роли России в мировой политике. После падения Наполеона и Венского Конгресса Российская Империя по праву была признана центром мировой военной силы; ни одно сколь - нибудь серьезное событие политической жизни на континенте не могло произойти без санкции русского Самодержца. «Когда в Петербурге чихают по всей Европе идет насморк» - это пословица как раз из той, кажущейся теперь фантастической, эпохи. За три неполных десятилетия правления Императора Николая Первого столица Империи была украшена самыми грандиозными, самыми великолепными, самыми монументальными зданиями и памятниками; армия была крупнейшей в мире; русская знать своим блеском соперничала с богатейшими фамилиями Европы. Фальсификаторы отечественной истории постарались таким образом скроить курсы литературы и отечественной истории в наших школах, чтобы их изучение ничему не научило. Чтение Герцена не даст верного представления об эпохе, о которой он пишет, в силу субъективности этого писателя. Гоголь же в своих повестях - бытописаниях показывал скорее убогость духа, нежели нищету материальную. Последнее соображение вполне сознательно опускается «клеветниками России». Между тем, если посмотреть на статистические выкладки того времени и объективно их оценить, то нельзя не признать несомненные успехи государственной власти в деле поддержания благосостояния народа. Несмотря на многие неблагоприятные экономические факторы министру финансов Канкрину удавалось обеспечивать устойчивость национальной валюты, в результате чего за время царствования Николая Первого почти не отмечался рост цен. Розничные цены той эпохи столь любопытны и так красноречиво характеризуют экономическую ситуацию в стране, что имеет смысл привести некоторые из них. Так, в Санкт - Петербурге в 1835 г. на Сытном рынке пуд самого дорого мяса (седло барашка) стоил 15 руб. , пуд свинины - 6 руб. Обращает на себя внимание сам факт отсчета веса мяса пудами. Красноречиво, не правда ли?…. Оклады чиновников столичных канцелярий начинались от 23 руб. в месяц. Несложный пересчет позволяет понять, какой сумме эта зарплата эквивалентна в нынешнее время. Жизнь в столице таила в себе соблазны. Благородному человеку, если он желал принадлежать к хорошему обществу, следовало демонстрировать вкус и воспитание. Под вкусом понималось умение чувствовать движение времени и поспевать за модой во всем: в одежде, оформлении домашнего интерьера, оборудовании кареты. Под воспитанием понималось знание языков и общая эрудиция; воспитанному человеку надлежало выписывать иностранные журналы и книги, иметь дома приличную библиотеку, посещать театральные премьеры и пр. Разумеется, житейские расходы благородных людей этим отнюдь не исчерпывались: им надлежало содержать приличный их положению штат прислуги, личного повара (желательно француза), гувернеров для детей (если таковые были), собственный выезд (карету, подобающих лошадей, кучера и пр. ), открытый для гостей стол. В некоторых домах ежедневно накрывали открытые обеды до 50 кувертов. Таков был стиль столичной жизни. О деньгах говорить было не принято. Быть богатым человеком почиталось правилом хорошего тона. Указ Императора Петра Третьего «О вольности дворянсокй» фактически освобождал дворян от государственной службы. Крепостным в России осталось только третье сословие - крестьянство. Во многом благодаря этому дворянство стало уклоняться от военной службы, что привело к росту престижа невоенных занятий. Именно во времена Николая Первого талантливые представители дворянской молодежи впервые, пожалуй, в истории России стали блистательно проявлять себя на невоенной стезе (Пушкин - в литературе, Грибоедов - на дипломатическом поприще и в литературе, Солнцев - в археологии и живописи и т. и т. п. ). Но не всем пришлось родиться в семье зажиточных потомственных дворян, не всех природа милостиво награждала талантами литераторов и живописцев. Этой категории молодых людей доставалась служба в государственном управлении, присутственных местах, как говорили в то время. На этом поприще непременно требовался отменный - каллиграфически правильный - почерк, умение должным образом составить и подать документ. Нормы документооборота в то время еще только формировались, что делало работу составителя документа исключительно важной. Александр Гаврилович Политковский - герой этого повествования - принадлежал как раз к когорте небогатых и совсем незажиточных дворянских детей, которые добровольно избрали своим уделом поэтику мирного созидательного труда на ниве государственного управления. Серые канцелярские будни были для этих героев отнюдь не серыми и уж точно не будничными. Судьба не наградила Политковского ни ростом, ни статью, ни завидной родословной. Петербург эпохи Императора Николая Первого можно по праву считать одной из живописнейших столиц Европы. Крупнейшая мировая Империя воздвигла на берегах Невы столицу, блеск и роскошь которой вполне соответствовали особой роли России в мировой политике. После падения Наполеона и Венского Конгресса Российская Империя по праву была признана центром мировой военной силы; ни одно сколь - нибудь серьезное событие политической жизни на континенте не могло произойти без санкции русского Самодержца. «Когда в Петербурге чихают по всей Европе идет насморк» - это пословица как раз из той, кажущейся теперь фантастической, эпохи. За три неполных десятилетия правления Императора Николая Первого столица Империи была украшена самыми грандиозными, самыми великолепными, самыми монументальными зданиями и памятниками; армия была крупнейшей в мире; русская знать своим блеском соперничала с богатейшими фамилиями Европы. Фальсификаторы отечественной истории постарались таким образом скроить курсы литературы и отечественной истории в наших школах, чтобы их изучение ничему не научило. Чтение Герцена не даст верного представления об эпохе, о которой он пишет, в силу субъективности этого писателя. Гоголь же в своих повестях - бытописаниях показывал скорее убогость духа, нежели нищету материальную. Последнее соображение вполне сознательно опускается «клеветниками России». Между тем, если посмотреть на статистические выкладки того времени и объективно их оценить, то нельзя не признать несомненные успехи государственной власти в деле поддержания благосостояния народа. Несмотря на многие неблагоприятные экономические факторы министру финансов Канкрину удавалось обеспечивать устойчивость национальной валюты, в результате чего за время царствования Николая Первого почти не отмечался рост цен. Розничные цены той эпохи столь любопытны и так красноречиво характеризуют экономическую ситуацию в стране, что имеет смысл привести некоторые из них. Так, в Санкт - Петербурге в 1835 г. на Сытном рынке пуд самого дорого мяса (седло барашка) стоил 15 руб. , пуд свинины - 6 руб. Обращает на себя внимание сам факт отсчета веса мяса пудами. Красноречиво, не правда ли?…. Оклады чиновников столичных канцелярий начинались от 23 руб. в месяц. Несложный пересчет позволяет понять, какой сумме эта зарплата эквивалентна в нынешнее время. Жизнь в столице таила в себе соблазны. Благородному человеку, если он желал принадлежать к хорошему обществу, следовало демонстрировать вкус и воспитание. Под вкусом понималось умение чувствовать движение времени и поспевать за модой во всем: в одежде, оформлении домашнего интерьера, оборудовании кареты. Под воспитанием понималось знание языков и общая эрудиция; воспитанному человеку надлежало выписывать иностранные журналы и книги, иметь дома приличную библиотеку, посещать театральные премьеры и пр. Разумеется, житейские расходы благородных людей этим отнюдь не исчерпывались: им надлежало содержать приличный их положению штат прислуги, личного повара (желательно француза), гувернеров для детей (если таковые были), собственный выезд (карету, подобающих лошадей, кучера и пр. ), открытый для гостей стол. В некоторых домах ежедневно накрывали открытые обеды до 50 кувертов. Таков был стиль столичной жизни. О деньгах говорить было не принято. Быть богатым человеком почиталось правилом хорошего тона. Указ Императора Петра Третьего «О вольности дворянсокй» фактически освобождал дворян от государственной службы. Крепостным в России осталось только третье сословие - крестьянство. Во многом благодаря этому дворянство стало уклоняться от военной службы, что привело к росту престижа невоенных занятий. Именно во времена Николая Первого талантливые представители дворянской молодежи впервые, пожалуй, в истории России стали блистательно проявлять себя на невоенной стезе (Пушкин - в литературе, Грибоедов - на дипломатическом поприще и в литературе, Солнцев - в археологии и живописи и т. и т. п. ). Но не всем пришлось родиться в семье зажиточных потомственных дворян, не всех природа милостиво награждала талантами литераторов и живописцев. Этой категории молодых людей доставалась служба в государственном управлении, присутственных местах, как говорили в то время. На этом поприще непременно требовался отменный - каллиграфически правильный - почерк, умение должным образом составить и подать документ. Нормы документооборота в то время еще только формировались, что делало работу составителя документа исключительно важной. Александр Гаврилович Политковский - герой этого повествования - принадлежал как раз к когорте небогатых и совсем незажиточных дворянских детей, которые добровольно избрали своим уделом поэтику мирного созидательного труда на ниве государственного управления. Серые канцелярские будни были для этих героев отнюдь не серыми и уж точно не будничными. Судьба не наградила Политковского ни ростом, ни статью, ни завидной родословной. Его современник - В. Инсарский - в таких выражениях описал внешность Политковского: «… это был небольшой, пузатенький, черноватый господин, не представлявший в своей наружности ничего замечательного, за исключением манер, самоуверенных в высшей степени». Родившийся в 1803 г. , Политковский не имел ни богатых родителей, ни родственников, способных составить протекцию. После учебы в пансионе при Московском университете, не отмеченной сколь - нибудь примечательными событиями, он в 1821 г. определился на службу в цензурный Министерства внутренних дел. В 1829 г. Александр Гаврилович устроился в Главный штаб военных поселений. Через два года он перевелся начальником 1-го отделения канцелярии Комитета «18 августа 1814 г». Этот комитет получил свое название в память об Императорском Указе, изданном в этот день, которым Военному министерству вменялось попечение о ветеранах и инвалидах Отечественной войны 1812 г. В просторечии он именовался «комитетом о раненых». В начале 30-х годов 19-го столетия Политковский оказался в числе любимцев генерала Александра Чернышева. Последний, приписанный к свите Императора Александра Первого еще аж в 1815 г. , долгое время оставался на вторых ролях. Лишь с воцарением Николая Первого рядовой свитский офицер Чернышев стал генералом. Произошло это в 1826 г. на сорок первом году жизни его жизни. Добросовестная работа в следственной комиссии по делу декабристов предопределила последующий феноменальный взлет Чернышева: в 1827 г. он сделался сенатором, годом позже был назначен товарищем (помощником) Начальника Главного штаба и управляющим Военным министерством. Военная среда, в значительной своей степени подверженная влиянию масонских идей и сочувствовавшая декабристам, не казалась Чернышеву благонадежной. Для работы в министерстве ему требовались в большей степени администраторы, нежели офицеры, причем абсолютно преданные ему лично. Ловкий, умный, схватывавший все на лету Политковский обратил на себя внимание генерала Чернышева. Последний оценил по достоинству способность чиновника живо и в доходчивой форме излагать скучные статистические материи и в течение небольшого промежутка времени Политковский пережил несколько назначений и переводов внутри министерства. С ростом чина росло и доверие со стороны Чернышева: по прямому указанию князя способный чиновник готовил тексты для поздравительных адресов и некоторых отношений (официальных писем в другие ведомства), которые подписывал затем лично Управляющий Министерства. В 1832 г. Александр Чернышев стал Военным Министром. Он не забывал подталкивать наверх своего протеже и в июне 1835 г. Политковский был назначен Директором Канцелярии «комитета о раненых» Военного министерства. Должность эта в общей чиновничьей иерархии была абсолютно неприметна - не очень доходна, не очень - то престижна. Зато она была чрезвычайно удобной во многих других отношениях. «Комитет о раненых» не занимался набором рекрутов, не касался вопросов вооружения и снабжения армии, не вмешивался в вопросы распределения военных подрядов и потому не привлекал к своей работе внимания высших должностных лиц Империи. Должность Директора канцелярии действительно можно было с полным основанием назвать тихой и неприметной. Зато «Комитет о раненых» занимался денежными проводками, связанными с проездом раненых и больных солдат и офицеров, выплатами пенсий военным инвалидам и приходованием денег, поступавших от разного рода благотворителей. В этом смысле работу в «Комитете о раненых» можно было без преувеличения назвать «золотым дном». Традиционно в этом Комитете заседали пожилые генералы. Молодому боевому офицеру возиться с пенсиями инвалидов да прогонными для увечных было просто даже не к лицу. Политковский оказался самым молодым работником Комитета о раненых. Он был деятелен, энергичен, пользовался расположением Военного министра, с легкостью общался с самыми знатными сановниками и потому старички - генералы с удовольствием положились на способного чиновника. Надо сказать, что и сам Директор канцелярии поводов для замечаний старался не давать; несмотря на гонорливость и фамильярность с людьми посторонними, он всегда откликался на обращения людей, действительно нуждавшихся в его попечении. Политковский уверенно рос. В 1828 г. он получил малоприметное придворное звание камер-юнкер, а в 1836 г. Военный министр исхлопотал для него звание камергера. Появились и ордена: сначала Св. Владимира 3-й степени, затем Св. Анны 1-й степени и Св. Станислава 1-й. Инвалиды - пенсионеры ехали на прием к Политковскому со всей страны. Солдатская молва приписывала ему добросердечие и участие в делах. Пока простой солдатик дожидался решения своей проблемы, Политковский определял его на хороший постоялый двор, снабжал карманными деньгами, причем делал это зачастую даже из своего кармана. Он лично вмешивался в прохождение дел по канцеляриям, если надо было - настаивал и бранился, торопил нерадивых, помогал с определением инвалидов в казенные или монастырские богадельни, оформлял пенсии и давал деньги на проезд. Помните безрадостное и очень трогательное стихотворение Н. Некрасова «Размышление у парадного подъезда»? Стихотворение о том, как пришедшие в столицу крестьяне не нашли правды у высокого сановника. Можно сказать с уверенностью - это стихотворение не про Политковского. Приходившие к нему простые солдаты и офицеры всегда находили понимание и участие в своих делах. Шли годы. Статский советник Политковский сделался тайным советником, в 1851 г. он был удостоен особого нагрудного знака за 30-летнюю беспорочную службу. Прежняя пятикомнатная квартира сменилась целым этажом в бельэтаже. В каретном сарае Александра Политковского к концу 40-х годов появились два, а затем - три экипажа. Господин Директор канцелярии постепенно стал жить открытым домом. К нему стал идти народ отовсюду. Шли кто с чем: молодые люди - искали протекции, купцы подходили с разнообразными коммерческими предложениями, люди богемы просили о вспоможении в делах, наконец, настоящие дворяне (т. н. «comme il faut» - люди хорошего тона, высший свет) искали и находили в доме Политковского серьезную карточную игру. Следует подчеркнуть, что квартира Политковского никогда не был светским салоном, да и сам чиновник никогда не принадлежал к высшему столичному обществу. С другой стороны, совершенно неверно считать вечера у него на квартире «развратом», а саму квартиру - «притоном», как впоследствии говорили и писали некоторые из ревнителей нравственности, крепкие задним умом. У Политковского собиралось общество, обычно называемое «полусветом». Это были отнюдь не преступники и уж совсем не дикари. К полусвету традиционно относили часть общества, вполне материально обеспеченную (и даже очень богатую), но недостаточно знатную (характерный пример: на похороны московского генерал - губернатора Павла Тучкова высшая московская знать собрала по подписке 6, 1 тыс. рублей, а купечество - 10 тыс. Вообще, России высшее дворянство было, конечно, очень богато, но к концу николаевской эпохи торгово-промышленная буржуазия по уровню доходов далеко обогнала традиционную великосветскую знать). О вечерах у Директора канцелярии в столице ходили легенды. Политковский мог удивить своих гостей как изысканной сервировкой стола, так и выступлениями знаменитых столичных артистов, на приглашения которых хозяином дома не жалелось денег. Даже в самые суровые зимы гостям подавали безо всякого ограничения экзотические тропические фрукты и ягоды; в комнатах стояли свежие розы; шампанское не заканчивалось никогда. Карты были общей страстью, общественным помешательством того времени. Дань увлечения азартным играм за ломберным столом отдали почти все без исключения известные исторические персонажи 18-19-го столетий. Творчество таких национальных поэтов, как А. Пушкин и Н. Некрасов находилось в непосредственной зависимости от их успехов за карточным столом. Последний, кстати, был очень удачлив. Политковский в картах тоже был очень удачлив. Выигрыши его достигали порой 30 тыс. рублей за вечер. Бумажные ассигнации у картежников были не в ходу - играли на золотую и платиновую монету. 30 тыс. рублей золотом во времена Императора Николая Первого весили более 36 кг. Вот столько золота господин Директор канцелярии сгребал в иные ночи со стола!Впрочем, житейская мудрость гласит, что для того, чтобы много зарабатывать надлежит много тратить. Нельзя было только играть - это был дурной тон. Открытй дом не следовало превращать в казино. Александр Политковский как никто иной понимал, что следует быть меценатом - ценителем театра и толкователем поэзии. Танцовщица Волкова, которой он помог с ангажементом, сделалась любовницей холостяка - Директора. Балерина весьма посредственная и притом довольно некрасивая, она вскоре оставила театральные подмостки, но благодаря ей квартира в бельэтаже наполнилась разного рода музыкантами, режиссерами, антрепренерами и прочей богемной публикой. Эти люди придавали дому то, что было принято называть французским словом «sharme» - непринужденное обаяние. В 1847 г. Политковский оказался участником весьма некрасивой истории. Если точнее, он сам же ее и подстроил. Его друг - миллионер Савва Яковлев - покончил жизнь самоубийством, застрелился. Причина этого поступка оказалась на редкость тривиальна. Яковлев был разорен и самоубийство было единственным способом избежать позора. Долги Саввы принял на себя его родной брат - Иван Яковлев. Политковский явился к последнему и заявил, что Савва остался должен ему значительные суммы, которые, якобы, брал в долг на протяжении последних лет. Неловскость ситуации заключалась в том, что никаких документов и свидетелей, способных подтвердить передачу денег, Политковский не представил. Утверждения его были абсолютно голословны. Иван Яковлев постарался объяснить гостю, что возвращать он будет только долги безусловные, т. е. такие, существование которых может быть признано в суде. Величина долгов и без того очень велика и нет никакой возможности увеличивать ее еще больше признанием разного рода сомнительных или прямо недостоверных долгов. Фактически Иван Яковлев отказался признать задолженность брата, появившуюся при тех обстоятельствах, о которых говорил Политковский. Последний, будучи чрезвычайно разгневан, постарался организовать в свою поддержку общественное мнение, но понимания нигде не нашел. Как человек благородный, он вообще не должен был заявлять о претензиях на возврат долга, поскольку самоубийца искупил свою неплатежеспособность кровью. Тем более благородному человеку не подобало настаивать на возврате таких сомнительных долгов как в этом случае. Политковский показал себя в этой истории человеком склочным и не очень-то умным. Репутация его в результате всех этих разбирательств весьма пострадала. В конце-концов он был вынужден оставить свои попытки получить деньги. Тем не менее, материального благоденствия Александра Политковского, казалось, ничто не могло поколебать. Его покровитель - генерал Чернышев - в 1848 г. сделался Председателем Государственного Совета, высшего законотворческого органа Империи. Политковский имел прямой выход на министра и, когда требовалось, не боялся прибегать к его защите. За все время пребывания Чернышева на посту Военного министра Государственный контроль ни разу не проверил отчетность комитета о раненых. Кассу комитета и отчетную документацию проверяли только аудиторы самого министрества. С их стороны к бухгатерии комитета ни разу претензий не возникало. Проблемы на Политковского свалились лишь в конце 1852 г. в связи с отставкой Чернышева от должности министра. Передача дел требовала сквозной проверки всего министерства, находившегося под управлением одного человека 20 лет. Теперь никто не мог защитить Политковского от ревизии Государственного контроля. В канун 1853 г. аудиторы без предупреждения явились в помещения комитета о раненых, сняли кассу и изъяли для проверки кассовые книги. Набег контролеров, явно заставший врасплох Директора канцелярии, вызвал вспышку его ярости. Эта вспышка получила свое объяснение, когда аудиторы заявили об обнаруженной недостаче в 10 тыс. рублей. Политковский, с присущими ему энергией и нахрапистостью, обвинил Государственный контроль в умышленном манипулировании цифрами; дескать, годовой баланс на момент проверки сверстан не был, а отсутствие кассовых книг, изъятых проверяющими, не позволяет этого сделать. А без сведения баланса говорить о недостаче нельзя, поскольку деньги постоянно находятся в движении. Он запретил пускать аудиторов в помещения комитета до тех пор, пока их служба не вернет кассовые книги. Но аудиторы были, конечно, люди опытные и их не обманули разговоры Политковского о балансе. Наличность в кассе всегда должна соответствовать приходно - расходной книге - это аксиома бухгалтерского учета. Такое соответствие должно быть не только в канун Нового года. Подозревая, что в случае возврата кассовых книг в них будут сделаны исправления, призванные подогнать результат к правильной цифре, аудиторы отказались вернуть документы в Комитет. Фактически, бухгалтерия комитета о раненых оказаласьпод арестом и не могла продолжать работу.

Ситуация сложилась патовая. Аудиторы держали у себя документы, требуя допуска для полной проверки отчетности прежних периодов, а Политковский - не пускал аудиторов и требовал возврата документов. При этом аудиторы не могли проверять, а комитет - продолжать нормально работать. Приказ о недопущении аудиторов был со стороны Политковского явным превышением власти и самоуправством. Какой - либо другой начальник серьезно поплатился бы за такие команды, но поведение Политковского было столь убедительным, а вера в его особую приближенность к «высшим сферам» - столь велика, что на него не сразу нашлась управа. Между Государственным контролем и комитетом о раненых возникла переписка о путях выхода из сложившегося тупика. Хотя слухи о нечестном приобретении Политковским состояния роились в обществе довольно давно, никто всерьез не верил в возможность умышленной кражи «инвалидных денег». В самом деле, недостача 10 тыс. рублей казалась просто смехотворной, если помнить, что Политковский за ночь выигрывал в карты много более! Любому непредвзятому человеку было ясно, что деньги из кассы комитета исчезли либо в силу технической ошибки, либо в силу недобросовестности какого - либо рядового чиновника. Если Политковский и в самом деле был хотя бы косвенно повинен в пропаже денег, он бы немедля возместил из своих средств недостачу столь незначительной суммы и история эта никогда бы не получила известность. Так рассуждало в то время абсолютное большинство сотрудников Военного министерства. Аудиторы добивались допуска для проверки всех текущих финансовых проводок комитета, а также его архива. Политковский ссылаясь на материалы внутренних проверок Министерства, доказывал, что такая масштабная проверка сделает невозможной всякую текущую работу. В течение января 1853 г. шла официальная переписка по этому вопросу, конец которой положил Председатель комитета о раненых генерал - адъютант Ушаков. Он утихомирил Директора своей канцелярии, заявив, что проверка должна - таки состояться. Политковский был вынужден подчиниться, но попросил один день для подготовки к встрече проверяющих. Генерал в ответ справедливо заметил, что времени на подготовку было предостаточно. Разговор был строгим и его тон свидетельствовал о том, что к концу января Ушаков сам уже начал сомневаться в порядочности своего подчиненного. Проверка д. б. начаться 30 января 1853 г. , но утром этого дня Политковский известил запиской, что заболел и не может явиться на службу. Ключи от архива и помещения кассы были только у него. Аудиторы решили в этот день не ломать замки, но сообщили генералу Ушакову, что сделают это завтра, если им не будет обеспечен допуск к интересующим их документам. Председатель комитета, несмотря на свою мягкость, послал Политковскому весьма жесткое письмо, в котором обязал его либо явиться завтра на службу, либо передать дежурному офицеру ключи. Следующим утром стало известно, что тайный советник, камергер Двора Его Императорского величества Александр Политковский скончался. Скандал с проверкой кассы комитета был известен многим в столице и потому неудивительно, что общее мнение выражалось фразой: «Довели человека!» Политковского жалели, к его телу началось настоящее паломничество ветеранов и инвалидов, которые считали себя обязанными ему. Вместе с тем, уже в те дни стала бытовать и все более укрепляться версия о самоубийстве Политковского ядом. Забегая вперед можно сказать, что истинная причина смерти так никогда и не открылась; тело Политковского судебно - медицинскому освидетельствованию никогда не подвергалось. Известно, что тот был гипертоником и часто жаловался на сердце, так что обе версии о причинах смерти - естественная и суицид - следует признать равновероятными. Тело покойного было облачено в шитый золотом мундир камергера и для прощания выставлено в самом большом зале его квартиры. В почетном карауле у гроба стояли члены комитета о раненых, а также многие работники Военного министерства. Для прощания пришло огромное число людей, очередь тянулась из подъезда на улицу. Траурная церемония оказалась напрочь испорчена вопиющей выходкой одного из подчиненных Политковского - его помощником Путвинским. В повседневной жизни это был человек жизнерадостный и неунывающий, но с доброй примесью цинизма. Прощаясь со своим начальником и многолетним покровителем, Путвинский склонился над гробом и неожиданно для всех присутствовавших ударил усопшего по животу, потом расхохотался и гаркнул: «Молодец, Саша! Пировал, веселился и умер накануне суда и каторги! А нам ее не миновать!» После чего крутанулся на каблуках и, никем не задержанный, вышел вон. Тягостное впечатление, оставленное шуткой Путвинского, трудно передать. Слова его в тот же день сделались известны всему Петербургу. Никто не сомневался в том, что этот человек знал, о чем говорил. Чтобы как - то разрядить обстановку, был пущен слух, будто Путвинский произнес свои слова в сильном подпитии, чуть ли не в белой горячке. Даже если это было и так, то все равно не означало лживости сказанного. Для отпевания усопшего гроб доставили в Никольский Морской собор, в котором по традиции духовно окормлялись многие высокие чиновники военного и военно - морского ведомств. Поставленный на роскошный катафалк, окруженный орденами на атласных подушечках, гроб был оставлен открытым в ожидании церемонии, запланированной на 4 февраля. Но случилось непредвиденное: накануне, утром 3 февраля начальник счетного отделения комитета о раненых Тараканов и казначей Рыбкин явились к начальнику комитета генералу Ушакову и сделали заявление о существующей в инвалидном фонде недостаче. Ее происхождение они объяснили умышленными действиями Политковского, побуждавшего их к подлогу; в поданной генерал - адъютанту докладной записке обосновывалась величина похищенного, которая по их оценке простиралась до 1 млн. 100 тыс. рублей серебром. Седоусый генерал был потрясен услышанным. В панике, не зная за что хвататься, он выскочил из кабинета, чтобы побежать опечатывать денежный сундук в кассе. Сообразив, что он позабыл взять предложенную ему записку, опомнился и вернулся назад. Забрав записку из рук казнокрадов, он повелел им отправляться к дежурному по министерству офицеру и сказть ему, чтобы он сдал их на гауптвахту. Тараканов и Рыбкин оправдали высокое доверие начальства и добросовестно выполнили поручение, сдавшись на гауптавхту. То, что бухгалтера не являлись военнослужащими и, соответственно, не подлежали аресту на гауптвахте не смутило ни Ушакова, ни дежурного офицера, ни самих бухгалтеров. Находчивый генерал - адъютант опечатал - таки после этого и денежный сундук, и помещение кассы. Крепко подумав над тем, что еще он может сделать для пресечения казнокрадства в порученном его попечениям комитете, он решился на действия неожиданные и инициативные. Старичок - генерал решил проявить находчивость и смекалку (почти суворовские) и компенсировать растрату. Так сказать, принять меры к ликвидации последствий собственными силами. Для этого Ушаков не придумал ничего умнее, как вместе с членами комитета - такими же стариками, как и он сам! - устроить обыски в квартирах бухгалтеров - растратчиков. Решение, конечно, было по - детски наивным и совершенно незаконным. Но генерал - адъютант в силу, видимо, возрастных изменений работы мозга, это обстоятельство совершенно упустил из виду. С полудюжиной героев «времен Очакова и покоренья Крыма», увешанных орденами и в золотых эполетах, он отправился сначала на квартиру Рыбкина, а потом - Тараканова. Домашние, пораженные видом гремящей орденами делегации не осмелились чинить препятствий самозванным детективам. Впрочем, обыски, которые учинил Ушаков, были таковыми лишь по названию. На самом деле это были поверхностные осмотры кабинетов и письменных столов в квартирах обоих чиновников. Обнаружив в столе Рыбкина 47 120 руб. глава делегации воспрял было духом; наверное, он и впрямь полагал, что сумеет таким образом насобирать миллион с гаком… Сложив деньги в конверт и опечатав его, Ушаков на глазах потрясенных родственников Рыбкина с чрезвычайно довольным видом спрятал конверт в портфель и унес из дома. Но пафос генерал - адъютанта иссяк, когда в кабинете Тараканова удалось найти всего 30 рублей. Вполне может быть, что премудрый бухгалтер перед тем, как идти с повинной, сделал необходимые распоряжения, а потому обыск не застал родственников Тараканова врасплох. В этих походах по чужим кабинетам доблестный генерал - адъютант потратил время до вечера. Лишь в конце дня он явился в Министерство и накропал коротенький доклад, который представил по команде. Можно догадаться, сколь мучительны были эпистолярные потуги генерала, оставшегося без Директора своей канцелярии и вынужденного лично сочинять такой непростой по форме и содержанию документ!Утром 4 февраля 1853 г. Военный министр доложил Императору Николаю Первому о событиях предшествующего дня. Для Государя это был, вне всякого сомнения, тяжелый удар. Колоссальные хищения, совершавшиеся на протяжении многих лет под самым носом высшей военной и административной власти, в самом сердце Империи были разоблачены не тайной полицией, ни ревизорами, ни бдительными сослуживцами - нет! Самими преступниками, которые принеся повинную, могли теперь рассчитывать на снисхождение власти! Это, конечно, выглядело возмутительно… Но самое возмутительное заключалось в том, что главный расхититель - Политковский - ускользнул от возмездия при жизни. Николай Первый был чрезвычайно разгневан случившемся. Он потребовал немедленного разжалования всех членов комитета о раненых, их ареста и предания суду. Для исследования всех обстоятельств дела Император повелел генерал - адъютантам Игнатьеву и Анненкову провести тщательное дознание, о результатах которого доложить лично ему. Особое распоряжение касалось судьбы тела Политковского: последовало указание Императора отменить все траурные мероприятия в Никольском соборе, изъять ордена покойного, лишить его камергерского мундира.

Около полудня 4 февраля 1853 г. произошло событие, пожалуй, одно из самых удивительных в дореволюционной истории России. Многочисленный наряд полиции во главе со столичным полицмейстером прибыл в Николаевский собор и очистил его от публики. Далее последовал вынес всех атласных подушек с орденами усопшего тайного советника Политковского; гроб его сняли с катафалка, тело извлекли и переодели в обычный фрак. Камергерский мундир последовал вслед за орденами - в резиденцию полицмейстера. После этого гроб был закрыт, вынесен из храма и обычным ломовым извозчиком перевезен на Выборгскую сторону, в рядовой храм на окраине. Несмотря на то, что деньги за проведение службы церковным начальством уже были получены, последовал указ синодального руководства об их возврате и назначении службы в ином храме. Распоряжением полицмейстера была остановлена публикация большого некролога Политковского, появление которого ожидалось в газете «Русский Инвалид» 5 февраля 1853 г. Меры, направленные на забвение памяти усопшего, показались обществу того времени неслыханными. И действительно, аналогов им в истории России отыскать непросто. Даже в отношении декабристов, открыто посягнувших на власть и жизнь Монарха, попытка скрыть масштабы преступления не была столь стремительна и всеохватна. Сохранилось предание, что когда по столице распространились слухи об аресте членов комитета и обысках в их домах, один из любителей старины помчался к прежней фаворитке Политковского - танцовщице Волковой - и купил у нее по баснословной цене портрет ее покровителя. Сейчас трудно сказать, много ли правды в этом предании, но если что - то подобное на самом деле имело место, то такой поступок коллекционера можно объяснить только его прозорливостью и здравым смыслом. Они - то и подсказали любителю раритетов, что уже через неделю все, так или иначе связанное с Политковским, превратится в предание и раритет. Ближайшими историческими аналогами того забвения, которое опустилось на фамилию Политковский, можно назвать, пожалуй, только репрессии в отношении братьев Грузиновых (в 1801 г. ), да последнего кошевого атамана Запорожской Сечи Калнишевского (в 1775 г. ), широко известных в зените славы и сделавшихся впоследствии «фигурами умолчания», о которых нельзя было упоминать нигде и никогда. Но отличие обоих случаев от дела Политковского состоит в том, что и Грузиновы, и Калнишевский на момент расследования и репрессий были живы; кроме того, расследования в отношении них имели политическую подоплеку, а не столь мерканитьно - банальную, как в рассматриваемом случае. Как показало назначенное Императором дознание, махинации Политковского с деньгами комитета о раненых выглядели примерно таким образом. Движение сумм, назначаемых на лечение раненых, их проезд, рассчет по увольнению, назначение пенсий и т. п. определялось документацией, подготовкой которой занималась канцелярия комитета. Другими словами, все необходимые для начисления денег справки, отношения, выписки, требования, прохождение ими необходимых согласований и т. п. было сосредоточено в руках Политковского. Еще в самом начале своего руководства канцелярией, он обнаружил чрезвычайную простоту извлечения денег из кассы, которые выдавались под любой официально оформленный и правильно поданный документ. Сами же документы, совершив круг по канцеляриям Министерства, в конце - концов возвращались обратно в руки Политковского. Делопроизводство выглядело анекдотическим: Политковский оформлял документы, сам их проверял и сам себе вручал на хранение. Метафорически выражаясь, можно сказать, что при такой постановке дела деньги сами шли ему в руки. Поначалу действия мошенника были чрезвычайно аккуратны и представляли собой, грубо говоря, завышение расходной части. Т. е. в документах, предназначенных для внутреннего оборота в Военном министерстве, он указывал денежные суммы, более тех, что реально следовало перечислить нуждающемуся. В дальнейшем его росписка в получении денег фальсифицировалась, либо попросту изымалась из дела, в результате чего любая проверка пришла бы к убеждению, что пенсионер - инвалид получил на руки всю начисленную ему сумму. Понятно, что проверить из Петербурга, получил ли отставной прапорщик в Оренбурге всю сумму или только ее часть (особенно в том случае, если прапорщик уже умер) представлялось делом практически нереальным. Но украсть такого рода приписками даже 100 тыс. рублей представлялось делом почти невозможным, поскольку это потребовало бы фальсификации тысяч документов. Поэтому главная хитрость мошенника состояла не в этом. Политковский принялся фабриковать пенсионные дела на инвалидов от начала до конца. Обращений самих инвалидов никогда не существовало и деньги для них, как нетрудно догадаться, никуда не отсылались. Но по документам комитета о раненых дело выглядело таким образом, будто человек получал увечие по службе, лечился, скажем, изготавливал за казенный счет протез, увольнялся из армии с выходным пособием и за счет казны проезжал к себе на родину, куда-нибудь в глушь, типа Верхотурска. Канцелярия комитета о раненых вступала в переписку с другими службами Военного министерства по поводу судьбы инвалида-бедолаги и все необходимые начисления производились совершенно официально. Риск разоблачения практически был сведен к нулю. В самом деле, если в каком-нибудь 74-м пехотном полку служит 34 ивановых, из них 6 фельдфебелей, то кто возьмется доказать будто один из этих фельдфебелей и в самом деле не оформляется на увольнение? В конце-концов, комитет о раненых это знает лучше… Информация о том, что фельдфебель Иванов уволился из армии и получил инвалидную пенсию, из стен комитета не выходила; Военное министерство продолжало его учитывать как находящегося на службе и фельдфебель Иванов действительно продолжал служить, даже не подозревая, что его фамилия и должность были использованиы в мошеннических целях. Понятно, что для таких масштабных фабрикаций документов Политковский нуждался в помощниках. Ими стали его товарищ (т. е. заместитель Директора канцелярии комитета) титулярный советник Путвинский, который, собственно, и заводил липовые персональные дела; начальник счетного отделения коллежский советник Тараканов, который закрывал глаза на нарушения в оформлении дел и производил начисления денег до подписания Военным министром приказа об увольнении военнослужащего; и, наконец, казначей - надворный советник Рыбкин, непосредственно выплачивавший деньги. Привлечение Рыбкина в мошенническую организацию было совершенно необходимо, поскольку он мог обратить внимание на то, что деньги слишком часто выплачиваются преждевременно, с нарушением регламента. Понятно, что если бы он повел себя принципиально и отказался выдавать деньги по требованиям, оформленным с нарушениями, то это сделало бы мошенничество невозможным. Задача Политковского сводилась к четкой организации процесса, устранению угроз со стороны аудиторов, распределению ворованных денег и - самое главное! - визированию документов у Начальника комитета. Надо скзать, что Рыбкин на протяжении многих лет вел бухгалтерию всей мошеннической артели. Тетрадь, с учетом всех украденных в период с 1835 по декабрь 1852 г. сумм, была уничтожена им только в январе 1853 г. по прямому указанию Политковского. Когда началось расследование Рыбкин попытался восстановить уничтоженные записи по памяти. Для следствия он сделал несколько вариантов подсчетов, причем величины украденных сумм в них несколько различались: наибольшая сумма составляла 1 200 тыс. рублей серебром, наименьшая - 930 тыс. Подсчеты эти, скорее всего, были достаточно точны. Следствие смогло в этом убедиться, когда обнаружило в бумагах Рыбкина черновик письма, адресованного Тараканову, и датированный 8 июля 1851 г. В нем Рыбкин писал своему товарищу, что в разное время выдавал Политковскому «никак не менее» 900 тыс. рублей серебром. Не вызывало сомнений, что речь шла о ворованных деньгах…Квартет действовал как хорошо отлаженный механизм. «В работе» постоянно находилось несколько десятков фальсифицированных дел на разной степени готовности. По мере отработки одних материалов заводились другие. Все это время - т. е. в 30-40-е годы 19-го столетия - русская армия вела активные боевые действия на Кавказе, к которым в 1848 г. прибавилась война с повстанческим движением в Венгрии. В списки тысяч раненых солдат и офицеров мошенники вписывали свои «мертвые души», которые якобы лечились в лазаретах, получали отпуска домой, умирали, становились инвалидами, и т. п. Разумеется, такие приписки терялись в общей человеческой массе. Не существовало ни одного верного признака, который позволил бы быстро отличить сфабрикованные документы от настоящих. Успех в делах кружил мошенникам голову. Аудиторы Военного министерства их нисколько не пугали: им показывали только то, что разрешал Политковский. Сами проверяющие были весьма деликатны и нос свой далее положенного не совали. Это явно подействовало на мошенников расхолаживающе. Со временем они дошли до того, что стали забирать деньги из кассы вперед, т. е. до окончания оформления дел. Зная, что в оформлении находится определенное количество сфабрикованных дел и ожидая поступления в кассу расходных ордеров по ним, мошенники брали причитающиеся деньги вперед, в результате чего в кассе постоянно возникала недостача. Причем практика эта сделалась до того неодолимой, что не прекратилась даже после увольнения от должности министра Чернышева, когда возникла угроза большой независимой проверки всего Военного министерства. Именно такую недостачу и обнаружили в декабре 1852 г. аудиторы Государственного контроля. Причем первоначально недостача была гораздо больше: в течение всего декабря мошенники ускоренно пытались ее покрыть, оформляя новые бумаги. О том, что 10 тыс. рублей - довольно большая для комитета сумма можно заключить по тому, что на лечение и полугодовой отпуск генерала в начале 1850-х гг. выплачивалось не более 2, 5 тыс. рублей. Понятно, что мошенники не могли быстро сфальсифицировать 4 «генеральских» дела; они вообще предпочитали изготавливать фальшивки на военнослужащих нижних чинов.

Забавно другое: Политковский мог играючи восполнить недостачу, просто - напросто внеся собственные деньги в кассу. Но видно воровской инстинкт не позволил выпустить из рук то, что уже украдено…Такова, собственно, фабула этого преступления. По велению Государя Императора председателем судной комиссии был назначен генерал - фельдмаршал Паскевич. Суд признал доказанной величину растраты, выявленной независимыми аудиторами, равной 1 120 тыс. рублей серебром. Лица, виновные в хищениях непосредственно, лишились дворянского звания, имущество их было конфисковано. Тараканов и Путвинский были разжалованы в рядовые и зачислены на военную службу, Рыбкин, несмотря на всемерное сотрудничество со следствием и судом, подвергся «гражданской казни» и сослан в Сибирь на поселение. Члены комитета о раненых, как самоустранившиеся от выполения служебных обязанностей и тем способствовавшие хищениям, были уволены от должностей и лишены воинских званий и наград. Уголовных наказаний старички-генералы не понесли. Примечательно, что наказанию по «делу Политковского» подвергся и товарищ (помощник) Государственного контролера, сенатор и статс-секретарь Брискорн. В период 1832-42 гг. этот человек возглавлял канцелярию Военного Министерства. Суд посчитал, что Брискорн нерадиво относился к своим обязанностям в силу чего и сделались возможны злоупотребления Политковского. То, что последние 10 лет Брискорн проработал в Государственном контроле - организации, фактически разоблачившей Политковского - нисколько ему не помогло. Он был уволен от службы и навсегда лишен званий сенатора и статс-секретаря (объективности ради, правда, надо сказать, что в 1856 г. Брискорн был возвращен на государственную службу и опять возглавил канцелярию Военного Министерства. Но это уже произошло в царствование другого Монарха - Александра Второго). Остается добавить, что хищение Политковского вряд ли следует считать неким символом николаевской эпохи или признаком всеобщего нравственного разложения. То время оставило замечательные образцы подлинной высокой нравственности, проявленные представителей самых разных слоев общества. Едва осенью 1853 г. началась Крымская война, как для покрытие громадной недостачи Политковского камергер Яковлев сделал два пожертвования по 500 тыс. рублей серебром каждое. Вот так! Кто - то всю жизнь воровал, а кто - то по велению сердца взялся восполнить украденное…Завершая повествование о мошенничестве Политковского, следует сказать, что история этого человека привлекала к себе большой интерес потомков. Образ его был мифологизирован; этому отчасти способствовало то, что имя его оказалось вымарано как из истории военной, так и уголовной; закрытый суд не утолил любопытства современников, а потому они оставили о Политковском массу преданий, в основном чрезвычайно вздорных. Кто - то из потомков приписывал ему чуть ли не политический заговор, кто - то, напротив, обвинял в грязной уголовщине. Его салон объявляли борделем и казино. В конце царствования Александра Второго родилась версия, будто Политковский пользовался покровительством тайной полиции Империи и действовал по указаниям жандармского генерала Леонтия Дубельта. Последняя версия вызвала негодование родственников Дубельта, от имени которых выступил племянник генерала - Михаил Дубельт. В своей статье, опубликованной в 28 томе «Русской старины» (в 1880 г. ), он рассказал, что его именитый родственник ни разу не бывал в доме Политковского и не был с ним знаком. При этом автор статьи утверждал, что он сам - Михаил Дубельт - был в хороших отношениях с Политковским и нередко его посещал; именно эти приятельские отношения и послужили поводом лицам несведущим утверждать, будто Политковский дружил с самим генералом Дубельтом.