А в животе играют бабочкиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Сегодня или никогда. Меня долго мучили сомнения, я миллионы раз прокручивала в голове эту секунду, это мгновение. До такой степени часто, что сейчас за мной по пятам следовало странное и непостижимое чувство дежавю. Все это уже было. Тысячи раз. В моей голове. Выцветшая дверь старой хрущевки, потасканный коврик под ногами и легкий запах, сохраненный моим чувствительным носом и отложенный в копилку самых отвратных запахов моей жизни, — запах сигарет, тухлого мусора и сгоревшей электропроводки. Но все эти вещи, которые, возможно, повергли бы в шок любую на моем месте и заставили бы приглаженную белокурыми волосами головку навсегда выбросить из головы воспоминания об этом дне в отсек ненужного хлама, ничуть меня не смущали. Ведь за этой дверью, где-то среди старых дедовых носков и расцарапанных кошкой обоев жил тот, ради кого я среди ночи приехала сюда. В квартиру, которой брезговал весь мир. — Привет. С днем святого Валентина! – проулыбалась я, когда дверь наконец распахнулась. Приглушенный свет измученной лампочки скрывал мое лицо больше чем на половину, и собеседнику не было видно моих глаз, которые в испуге вглядывались в заспанное лицо. Передо мной стоял парень в затасканной футболке с огромной медвежьей пастью на всю грудь и взъерошенными, коричневыми волосами. Он всегда напоминал мне ежа, который пешком прошел путь от Камчатки до Москвы, постоянно спотыкаясь о встречные груды мусора. — Привет, – нахмурился он. — Ты на часы смотрела? Три часа ночи как-никак, – он почесал голову, еще больше спутав волосы. — Самое время погулять, идем. Его опухший вид и мутный взгляд говорили о другом. Я очень часто бросала неловкие взгляды на его улыбку. Всегда, когда видела ее, не понимала, что же в ней такого особенного, способного зацепить меня так же сильно, как музыка, как ночные прогулки, как и вся моя жизнь. В такие моменты, скорее всего, я смогла бы свернуть горы в трубочку, выпить досуха море и потушить солнце указательным пальчиком. — У тебя проблемы? – Спросил мой спутник, рассеянно глядя по сторонам. — Одна. — Так рассказывай. Я молчала недолго, лишь какое-то мгновение мне нужно было, чтобы перевести дыхание. — Ты. Он остановился. Взглядом застопорился на моем лице и молчал. Так и не скажешь, что его подняли среди ночи и повели под холодный февральский мороз, лишив теплой постели. Как будто он в одно мгновение превратился из заспанного медведя в резвого и готового на подвиги рыцаря. Но этот рыцарь вовсе не собирался сегодня брать штурмом эту крепость. — Что ты имеешь в виду?Видимо, соображать что к чему его сонному мозгу пришлось бы еще долго, хотя внимательные и чуткие глаза изучали меня резво и бодро, я решилась ускорить процесс. Процесс долгих выжиданий, решений и споров. Я поцеловала его. Задав немой вопрос и получив на него ответ в ответном поцелуе. Теперь все шло хорошо, я бы даже сказала, отлично. После той холодной февральской ночи моя жизнь стала на удивление теплой и притягательной. Каждый день я вставала с гордостью за себя саму, за то, что нашла дорогу своему сердцу, вечно блуждающему в лабиринте запутанных мыслей и непрочитанных советов. Прошел месяц, как я стала постоянным гостем квартиры с ободранными обоями и запахом горелой проводки. И я была счастлива, сидя с чашкой чая на белой потрескавшейся табуретке и вглядываясь в улыбающееся лицо человека с растрепанными коричневыми волосами. Мы болтали о надвигающемся дожде, о новом фильме, о постоянных спорах соседки с еще одной не менее приятной дамой, что жила выше и постоянно устраивала в квартире первой мини-бассейн с плавающей таксой. В общем, обо всем на свете, что попадалось на глаза или возникало в голове одного из нас. И вот в обычный пятничный вечер мы развлекались просмотром второсортного американского ужастика и были вполне довольны обществом дождя за окном и, собственно, друг друга. Фильм напоминал, что у любой уважающей себя компании подростков обязательно должен быть в багажнике топор, а у маньяка-убийцы — наивный склад ума и страсть к молоденьким блондинкам. Но уверяю вас, содержание фильма было последним делом, которое могло волновать двух влюбленных людей, прижимающихся друг к другу. Дождь играл большую роль в этом спектакле лиц, тел и поцелуев. Он задавал ритм двум бьющимся сердцам. Он был фоном, на котором мы смотрелись еще безупречнее. И в этот момент наступило понимание того, что все вокруг прекрасно. В глазах горели искорки, взбудоражившие тонкие, веселящие чувства, а в душе будто бы поселилась стая беспокойных бабочек, щекочущих крыльями все изнутри. И казалось, ничто не могло нарушить создавшуюся вокруг гармонию, но, однако, случаются моменты, заставляющие понять, что нет ничего совершенного, и все на свете можно прервать, нарушить, испортить. У меня как будто ком к горлу подкатил. Сегодня или никогда. Меня долго мучили сомнения, я миллионы раз прокручивала в голове эту секунду, это мгновение. До такой степени часто, что сейчас за мной по пятам следовало странное и непостижимое чувство дежавю. Все это уже было. Тысячи раз. В моей голове. Выцветшая дверь старой хрущевки, потасканный коврик под ногами и легкий запах, сохраненный моим чувствительным носом и отложенный в копилку самых отвратных запахов моей жизни, — запах сигарет, тухлого мусора и сгоревшей электропроводки. Но все эти вещи, которые, возможно, повергли бы в шок любую на моем месте и заставили бы приглаженную белокурыми волосами головку навсегда выбросить из головы воспоминания об этом дне в отсек ненужного хлама, ничуть меня не смущали. Ведь за этой дверью, где-то среди старых дедовых носков и расцарапанных кошкой обоев жил тот, ради кого я среди ночи приехала сюда. В квартиру, которой брезговал весь мир. — Привет. С днем святого Валентина! – проулыбалась я, когда дверь наконец распахнулась. Приглушенный свет измученной лампочки скрывал мое лицо больше чем на половину, и собеседнику не было видно моих глаз, которые в испуге вглядывались в заспанное лицо. Передо мной стоял парень в затасканной футболке с огромной медвежьей пастью на всю грудь и взъерошенными, коричневыми волосами. Он всегда напоминал мне ежа, который пешком прошел путь от Камчатки до Москвы, постоянно спотыкаясь о встречные груды мусора. — Привет, – нахмурился он. — Ты на часы смотрела? Три часа ночи как-никак, – он почесал голову, еще больше спутав волосы. — Самое время погулять, идем. Его опухший вид и мутный взгляд говорили о другом. Я очень часто бросала неловкие взгляды на его улыбку. Всегда, когда видела ее, не понимала, что же в ней такого особенного, способного зацепить меня так же сильно, как музыка, как ночные прогулки, как и вся моя жизнь. В такие моменты, скорее всего, я смогла бы свернуть горы в трубочку, выпить досуха море и потушить солнце указательным пальчиком. — У тебя проблемы? – Спросил мой спутник, рассеянно глядя по сторонам. — Одна. — Так рассказывай. Я молчала недолго, лишь какое-то мгновение мне нужно было, чтобы перевести дыхание. — Ты. Он остановился. Взглядом застопорился на моем лице и молчал. Так и не скажешь, что его подняли среди ночи и повели под холодный февральский мороз, лишив теплой постели. Как будто он в одно мгновение превратился из заспанного медведя в резвого и готового на подвиги рыцаря. Но этот рыцарь вовсе не собирался сегодня брать штурмом эту крепость. — Что ты имеешь в виду?Видимо, соображать что к чему его сонному мозгу пришлось бы еще долго, хотя внимательные и чуткие глаза изучали меня резво и бодро, я решилась ускорить процесс. Процесс долгих выжиданий, решений и споров. Я поцеловала его. Задав немой вопрос и получив на него ответ в ответном поцелуе. Теперь все шло хорошо, я бы даже сказала, отлично. После той холодной февральской ночи моя жизнь стала на удивление теплой и притягательной. Каждый день я вставала с гордостью за себя саму, за то, что нашла дорогу своему сердцу, вечно блуждающему в лабиринте запутанных мыслей и непрочитанных советов. Прошел месяц, как я стала постоянным гостем квартиры с ободранными обоями и запахом горелой проводки. И я была счастлива, сидя с чашкой чая на белой потрескавшейся табуретке и вглядываясь в улыбающееся лицо человека с растрепанными коричневыми волосами. Мы болтали о надвигающемся дожде, о новом фильме, о постоянных спорах соседки с еще одной не менее приятной дамой, что жила выше и постоянно устраивала в квартире первой мини-бассейн с плавающей таксой. В общем, обо всем на свете, что попадалось на глаза или возникало в голове одного из нас. И вот в обычный пятничный вечер мы развлекались просмотром второсортного американского ужастика и были вполне довольны обществом дождя за окном и, собственно, друг друга. Фильм напоминал, что у любой уважающей себя компании подростков обязательно должен быть в багажнике топор, а у маньяка-убийцы — наивный склад ума и страсть к молоденьким блондинкам. Но уверяю вас, содержание фильма было последним делом, которое могло волновать двух влюбленных людей, прижимающихся друг к другу. Дождь играл большую роль в этом спектакле лиц, тел и поцелуев. Он задавал ритм двум бьющимся сердцам. Он был фоном, на котором мы смотрелись еще безупречнее. И в этот момент наступило понимание того, что все вокруг прекрасно. В глазах горели искорки, взбудоражившие тонкие, веселящие чувства, а в душе будто бы поселилась стая беспокойных бабочек, щекочущих крыльями все изнутри. И казалось, ничто не могло нарушить создавшуюся вокруг гармонию, но, однако, случаются моменты, заставляющие понять, что нет ничего совершенного, и все на свете можно прервать, нарушить, испортить. У меня как будто ком к горлу подкатил. Все поплыло перед глазами серым туманом и закружилось в водовороте красок, запахов и ощущений. Произошло то, чего я вовсе ожидать не могла. Меня вырвало прямо на ноги того, кто, как мне казалось, совершенно этого не заслуживал. Это отвратительно. Ужасно, мерзко и стыдно. Но я ничего не могла с собой поделать. Как будто из меня выходило наружу все, что я так старательно собирала в себе весь этот месяц. Каждый сантиметр моей памяти и каждая тонкая ниточка моих чувств сейчас оказались на старом ковре. Я упала на колени, чувствуя, как меня вытряхивают точно мусорный мешок, выворачивает наизнанку. Я видела перед собой уже не остатки ужина, а кровь. Это была настоящая, красная, густая кровь! И я выплевывала ее, пытаясь закрыть лицо руками, все больше и больше заполняя и без того истерзанный жизнью ковер. Я подняла голову и посмотрела на свои руки, покрытые рваными кровавыми пятнами и трясущиеся от страха. Обернулась и увидела ошарашенное лицо парня, наблюдавшего за всем этим кровавым представлением. Который не сделал даже шага мне навстречу, чтобы что-то предпринять. Новый поток, заставивший меня содрогнуться. Еще и еще. Это разрывало и опустошало меня. Я была похожа на истерзанную половую тряпку. Когда все более или менее прекратилось, я готова была рухнуть в образовавшуюся лужу без сил и способности сделать что-нибудь еще. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, и я была не в состоянии ее удерживать. Я упала набок. Склонив голову. И свет достигал меня через прикрытые веки. Еще немного, и я усну. Возможно, даже беспробудным сном. Но вот что-то мешает мне это сделать. Меня снова передернуло, и изо рта вместе с красной жижей вывалилась… бабочка. Она была маленькой и очень слабой. Но я видела, как неуверенно трепыхалось ее крыло. На секунду мне показалось, что она прекрасна. А потом перед глазами все поплыло, смешавшись в огромный разноцветный туман. И я отключилась. Свет. Он появляется внезапно, а пропадает медленно и постепенно, делаясь слабее и слабее, но сейчас он, напротив, резко ворвался в мой мрачный мир, рассеяв темноту. Я открыла глаза. Передо мной была холодная больничная палата и тяготящая тишина. Попытки приподняться на локтях не увенчались успехом. Слабые, немощные руки не смогли удержать мое тело, и оно снова рухнуло на жесткую больничную койку. Я лежала, сверлила взглядом потолок и думала о том человеке, который должен был сидеть здесь со мной. Почему он не пришел? Испугался? Это тревожило меня гораздо больше, чем кровавое представление в его квартире, больше, чем то, что теперь я оказалась в больнице. Это не было его виной, а вот то, что он не пришел навестить меня, было. Мысли поплыли, бегло скрываясь от меня, и я стала вспоминать. Вспоминать наши свидания, его милую улыбку, такую, как мне казалось, неповторимую. Я знала, что люблю его, и сейчас светлый образ парня возник перед моими глазами сквозь темную холодную пелену слабости и немощности. Я ощутила прилив бодрости и приятного чувства, некоторые говорят, что именно в этот момент бабочки резвятся в животе. Но наслаждаться пришедшим видением пришлось недолго. Это повторилось снова. Поток красной теплой крови вырвался из моего рта, залив белые простыни и кафельный пол. Внезапный приток сил стащил меня с кровати, и я упала в собственную лужу. Руки и ночнушка быстро покрылись кровавыми пятнами, отчего сразу последовал новый толчок рвоты. Мне было страшно открыть глаза, я лежала на этом холодном полу, и мое тело сотрясалось от рыданий. Вытирая слезы своими грязными руками, они смешивались с кровью, и лицо приобрело устрашающий вид. «Где все?», думала я. И действительно, создавалось такое ощущение, будто в этой больнице не осталось никого, ни одной живой души, которая могла бы мне помочь. Все разошлись, разъехались или просто пропали. Я была одна. И вот, собрав все свои иссякающие силы в кулак, я открыла глаза. Ужас стал медленно пробираться ко мне, хватаясь своими холодными пальцами за горло. По спине побежали мурашки. Передо мной лежало где-то с полсотни бабочек. Настоящих, живых. Они пытались шевелить крыльями в надежде разлепить их от липкой сковывающей крови. Одной из них это удалось, и она летала рядом с прикроватной тумбочкой. «Неужели?», думала я, не отрывая взгляда от неспокойно парившего насекомого, пошатывающегося в воздухе напротив лампы. Непонимание того, что происходит, перебила слабость, навалившаяся с новой силой. Веки тяжелели, а бабочки меркли и тускнели, медленно и постепенно. Как исчезающий свет.